Николай Лузан - Между молотом и наковальней

— Тали! Майя! Ирина!.. Ну почему?! Как такое могло произойти? — невольно вырвалось у меня.

За соседними столиками стихли разговоры, и я, почувствовав на себе любопытные взгляды и неловко помявшись, поспешил ретироваться. До обеда еще оставалось много времени, и мне ничего другого не оставалось, как просто убивать его в приморском парке. В этот час там было немноголюдно. Несколько пожилых супружеских пар сонно клевали на лавочках в тени гигантских эвкалиптов. Шумная стайка ребятни, вырвавшаяся из школы, гомонила на песчаной отмели. Неподалеку от них по тенистой аллее гуляла высокая и статная женщина с мальчуганом лет пяти. Ее походка, движения головы показались мне знакомыми, и я невольно ускорил шаг.

«Ирина?!» — не поверил я собственным глазам, а когда подошел ближе, понял, что не ошибся. Она, привлеченная шумом шагов, подняла голову, и наши взгляды встретились. Ее огромные серые глаза от удивления стали еще больше, и в них вспыхнул радостный огонек. От неожиданности и внезапно нахлынувших теплых чувств мы какое-то время не могли произнести ни слова и с любопытством разглядывали друг друга.

За прошедшие шесть лет Ира почти не изменилась, разве что слегка пополнела, но это ее нисколько не портило, наоборот, она стала еще миловиднее и женственнее. В выражении лица и во взгляде прибавилось теплоты и спокойствия, волосы стали еще гуще и пышными волнами растекались по плечам. Пикантная родинка над верхней губой, казалось, стала еще привлекательнее. В очередной раз я убедился, что дети и счастливая семейная жизнь любую женщину, а тем более такую как Ира, делают еще прекраснее.

Мы заговорили наперебой, прошлые воспоминания путались с нынешними впечатлениями, но это нас нисколько не смущало. Говорили так, как будто и не было прошедших шести лет. Ира с увлечением рассказывала о своей работе — она по-прежнему трудилась в той же самой поликлинике, о новой квартире в районе Синопа, куда переехала на днях, и, конечно, о сыне Гаррике. Он был тем центром вселенной, вокруг которого крутилось все в семье, и здесь мне пришлось выслушать такую массу интереснейших подробностей, что этому вполне мог позавидовать знаменитый врач Рошаль.

И когда разговор зашел о наших общих знакомых, в нем вольно или невольно мы коснулись последних событий, сотрясавших Абхазию. Не обошли они стороной и семью Ирины, она симпатизировала Раулю Хаджимбе, а муж Алхас был горячим сторонником Сергея Багапша. Ирина с большой неохотой заговорила об этом, но в ее голосе не было того ожесточения и нетерпимости, с которыми я так часто сталкивался в последние дни. Она по-житейски относилась ко всему происходящему, а ее слова больше напоминали медицинский диагноз:

— Новой Абхазии всего одиннадцать, в историческом масштабе это возраст младенца. Младенца, у которого нет прививки ни от кори, ни от золотухи, вид которых ужасен, но не смертелен. Наши выборы то же самое, в конце концов перебесимся и здравый смысл возобладает. Нас слишком мало и мы слишком много отдали в прошлом, чтобы сейчас пусть даже ради самого важного президентского кресла пойти стенка на стенку. Это понимаю я, это понимает Алхас, рано или поздно поймут и самые отмороженные…

В это время с дороги просигналила машина. Ира встрепенулась и, подхватив Гаррика, поспешила к ней. Я проводил их, а когда мы расставались, она, с прежней теплотой пожав мне руку, сказала:

— Заходи в гости, только предупреждаю сразу: ни слова о политике! Я не хочу, чтобы наша квартира превратилась в сумасшедший дом.

— Непременно! — заверил я, а сам подумал: «Возможно, она глубоко права в том, что место политики в кабинетах, а порой и в самом деле в сумасшедшем доме, но никак не в семье!»

К сожалению, ни в тот день, когда состоялись эти неожиданные для меня встречи с Тали, Майей и Ириной, ни на следующий нам с Бесланом Кубравой так и не удалось встретиться, чтобы вместе с его сыновьями отправиться на море и там испытать мое новое ружье для подводной охоты. Он с головой ушел в избирательную кампанию Сергея Багапша и дома появлялся только по вечерам, а я на время вынужден был отправиться по делам в Гагру и там надолго застрял.

Лишь через неделю мы смогли исполнить свое обещание перед ребятами. У Беслана выдалось несколько свободных часов, я же в одиночестве маялся в пустой гостинице и не знал, куда себя девать. Его звонок поднял меня на ноги, и спустя пятнадцать минут я находился в гостеприимном доме Кубрава. К сожалению, при мне не оказалось подводного ружья, оно осталось в Гагре у Ашота и Артура, которые заразились подводной охотой и теперь не могли с ним расстаться. Однако Инал и малыш Аслан не слишком огорчились и были рады тому, что вместе с отцом смогут вволю накупаться.

По пути на городской пляж мы зашли на центральный рынок купить арбуз, и здесь наши глаза разбежались от их изобилия. Небольшие, идеально круглые и напоминающие футбольный мяч кутолские, бледно-зеленые, с легким матовым налетом на «пуповине» кубанские, ядовито-зеленые, походящие на пушечные ядра от крепостной мортиры астраханские и невесть как оказавшиеся тут продолговатые узбекские. Все это напоминало одну огромную бахчу.

Беслан, а вслед за ним и я зарылись в арбузные кучи и никак не могли сделать окончательный выбор. Выручил нас племянник моего старого приятеля и партнера по волейболу Феликса Цикутании — добродушный великан по имени Ахра, с которым я познакомился пару лет назад на скачках в Лыхнах. Он издалека узнал меня, энергично помахал ручищей и решительно, словно ледокол, легко пробил дорогу сквозь толпу.

Я едва не задохнулся в его медвежьих объятиях. После дежурных приветствий мы минут пять вспоминали наших общих знакомых и, естественно, не обошли вниманием Феликса, ставшего в свои пятьдесят шесть чемпионом Абхазии по волейболу на проходившем 14 августа в селе Ачандара первенстве республики.

Нежданно-негаданно свалившаяся победа вскружила его седую голову, и на следующий день в посудном магазинчике только и было разговоров о том, как дядя Феликс вытащил команду сухумчан на первое место. Он «рыбкой» пластался по всей площадке и доставал такие «мертвые» мячи, о которых «чистильщик» Батал Табагуа мог только мечтать, сажал «колы» на первую линию, когда у «кувалды» Гены Квицинии опустились руки. К обеду о «подвигах» Феликса знал весь центральный рынок, и у дверей магазина выстроилась очередь из восторженных поклонниц этого и других его талантов. Сам он скромно умалчивал о том, что больше всего блистал золотозубой улыбкой за столом, накрытым хлебосольными ачандарцами, чем на волейбольной площадке.

Наш затянувшийся разговор об ачандарском «триумфе» дяди Феликса надоел маленькому Аслану, сгоравшему от нетерпения поскорее окунуться в море, он требовательно теребил отца за брюки. Беслан, отбросив последние сомнения, решительно нацелился на заманчиво поблескивающий свежим окрасом арбуз. Его остановил Ахра, и стоило ему сурово повести бровями, как загорелый, словно головешка, продавец юркнул под прилавок и, тяжело пыхтя, выкатил красавец-арбуз. Беслан без разговоров полез в кошелек, но «благодарный» за покупку хозяин под пристальным взглядом Ахры замахал руками и, как черт от ладана, стал отнекиваться от денег. Все наши попытки расплатиться оказались безуспешными, и мы, сгибаясь под тяжестью пудового арбуза, потащились на пляж.