Николай Лузан - Между молотом и наковальней

Неистовый пассионарий грозил топить обнаглевшие вконец грузинские пограничные катера, шнырявшие под самым носом у залегшего в безнадежном дрейфе у сухумского пирса «флота» Абхазии. И, войдя в раж, обещал при случае «макнуть» как следует этого «американского Мальчиша-Плохиша Саакашвили». А чтобы ни у кого не возникало сомнений, поклялся лечь костьми на золотых пляжах Агудзеры за их защитника Рауля Хаджимбу.

Публика ревела от восторга, и только львиный рык заместителя генерального прокурора России Владимира Колесникова заставил ее притихнуть Он и его родной братишка— «близняшка» Виктор, проведшие свое босоногое детство и бурную юность на пляжах родной Гудауты, были в Абхазии не чужими. Будучи своим в доску, «Вовка-прокурор» не стал церемониться с земляками и заговорил привычным для него языком:

— Бандитов и коррупционеров — на нары! Проституток — в гарем! Крестьянину в руки большую мотыгу, чтобы сначала думал о родине, а потом о себе!..

Окончательный его «приговор» был суров и беспощаден:

— Только с Раулем Хаджимбой народ Абхазии ждет светлый путь на свободу и с чистой совестью.

Последние фразы прокурора падали в гробовую тишину, нависшую над стадионом. Перспектива снова поднимать БАМ в далекой Восточной Сибири или улучшать генофонд в арабских борделях мало кого прельщала. В ответ с верхних ярусов послышался свист и раздались гневные крики:

— Канай сам на нары, а нам и на лежаках хорошо!

— Скажи, сколько тебе на лапу дали?

— Бери в «грабли» свои лыжи и кати, откуда прислали!

В правительственной ложе нервно засуетились. «Голиаф» метнул грозный взгляд на свиту, и она пришла в движение, озабоченные милиционеры и охрана забегали по проходам, выискивая возмутителей торжества. И только появление на сцене певца Олега Газманова сбило нараставшую волну возмущения. Но и этот «московский соловей» тоже подкачал, то ли тряска в армейском вертолете, то ли нещедрый гонорар хозяев, обещавших заплатить через полтора месяца — и то только мандаринами, расстроили звезду до такой степени, что она запуталась в элементарной географии.

С кислым видом Газманов изобразил на сцене несколько вялых па, а затем микрофон визгливо всхлипнул, и над стадионом тысячекратно усиленное киловаттами электроники повторилось:

— Привет, Аджария!.. Аджария-я-я-я!

Ведущему концерта Зурабу Аргуну стало не по себе, в памяти тысяч абхазцев, включая его самого, еще была свежа недавняя драма, разыгравшаяся в этой республике. Там начатый с такой же помпой концерт звезд московской эстрады, осененный присутствием самого мэра Лужкова, закончился оглушительным провалом. Бурные овации, прозвучавшие из Вашингтона, достались другому «солисту», спустя несколько недель торжествующий триумфатор Саакашвили въехал на американском бульдозере в павший к его ногам Батум.

Растерянный Зураб метнулся к Газманову и принялся что— то торопливо нашептывать, но было уже поздно. Стрелка избирательного марафона резко качнулась в другую сторону — совсем не в ту, на которую рассчитывали режиссеры.

— Аджария?.. Аджария?!! — выдохнула ошарашенная публика и затем взорвалась оглушительным ревом и свистом.

Это стало последней каплей, переполнившей терпение тех, кто не захотел играть роль послушных статистов в спектакле под названием «Рауль — наш президент». В центральной ложе растерянно наблюдали за тем, как на футбольное поле полетели флажки, кепки и плакаты с портретом «Голиафа», самые горячие сдирали с себя футболки и рвали на куски.

Возмущенная людская река выплеснулась на площадь перед стадионом, а там уже бушевал стихийный митинг тех, кто остался за плотной цепью милицейского кордона. Они негодовали от того, что светлый праздник победы и памяти жертв прошедшей войны превратили в политическое шоу. Два кипящих гневом и возмущением потока слились в один и, подобно огнедышащей лаве, устремились к центру города.

Сухум забурлил, вечером тут и там стали возникать стихийные митинги. В избирательном штабе Рауля Хаджимбы, похоже, не почувствовали угрозы. Сам он в узком кругу единомышленников вместе с московскими политическими и эстрадными звездами в тиши госдачи продолжал отмечать будущую победу. А послушное проправительственное телевидение шестой час подряд «бомбило» концертом сознание электората, вызывая у него все большее негодование и разнося в щепки, казалось бы, так умело выстроенную для фаворита лестницу к вершине власти.

К полуночи на площади у здания правительства собралось несколько тысяч человек, в толпе кое-где мелькали бойцы в камуфляжке и с автоматами за спиной. Возбужденная толпа, подобно вскрывшемуся кратеру вулкана, вскипала яростными эмоциями то в одном, то в другом месте и грозила в любой момент рвануть чудовищным взрывом. Президент Владислав Ардзинба молчал. Правительство безмолвствовало. Окна кабинета министров безжизненными темными глазницами взирали на происходящее, и лишь появление на площади Сергея Багапша, Станислава Лакобы, Александра Анкваба, Сократа Джинджолии и примкнувшего к ним позднее Сергея Шамбы с ближайшими соратниками смогло пригасить накал страстей и эмоций.

До утра охрипшими голосами они и еще двадцать четыре парламентария уговаривали возмущенных людей успокоиться и мирно разойтись по домам. Сам возмутитель спокойствия — Рауль Хаджимба ни в ту ночь, ни потом на чрезвычайной сессии парламента так и не появился. За все то, что произошло накануне, пришлось отдуваться руководителю абхазского телевидения Руслану Хашигу. Он как уж на сковородке извивался перед негодующими парламентариями, но, взятый за горло и зажатый за кое-что ниже, вынужден был признаться, что на то была «воля свыше», и, окончательно припертый к стенке, заявил:

— Прямого эфира заседания сессии не будет, так решил Владислав Ардзинба.

Но ни Владислав Ардзинба, ни Рауль Хаджимба и никто другой были уже не в силах остановить время, оно требовало перемен и новых героев. Первого октября «нерушимый» блок партии власти дал серьезную трещину. Поздно вечером вся Абхазия увидела на своих экранах в первый и последний раз одновременно пятерых кандидатов в президенты. То, что они наблюдали, скорее походило на заседание «военно-полевого суда» в сельской школе.

Мрачный Рауль Хаджимба напоминал самоуверенного любимчика директора школы, оставшегося один на один с обманутыми и рассвирепевшими старшеклассниками. Он отстраненно сидел в торце стола и из-под насупленных бровей зло поблескивал глазами на своих оппонентов. Те с плохо скрываемой обидой пытались устыдить его за то, что он за три дня до выборов пытался устроить себе инаугурацию. Больше часа продолжалась словесная перепалка кандидатов в президенты, во время которой они, не забывая покусывать друг друга, безжалостно терзали Рауля Хаджимбу, надеясь вырыть поглубже яму под фаворитом гонки.