Николай Лузан - Между молотом и наковальней

Теперь противников разделял какой-то десяток метров, и один роковой выстрел мог положить конец тому хрупкому равновесию, что каким-то чудом еще сохранялось в Абхазии, и похоронить навсегда робкую надежду на то, что противоборствующие стороны не схлестнутся в кровавой резне. Напряжение достигло своего предела. Снайперы растерянно крутили стволами и что-то кричали в сотовые телефоны. Во внутреннем дворе автоматчики и пулеметчики передернули затворы. Наступил момент истины.

На площади вновь воцарилась абсолютная тишина, в которую вкрался мерный стук. Он становился все громче и громче и был уже слышен не только в толпе, но и тем, кто сейчас сжимал в руках автоматы и застыл у пулеметов за стенами зданий правительства и парламента. Он уже властвовал повсюду. Это сердца участников всенародного схода слились в одно в надежде, что не случится непоправимое. Они сделали еще один шаг. И в этом молчаливом и сосредоточенном движении тысяч безоружных людей чувствовалась такая огромная и несокрушимая сила, что, казалось, перед ней не устоят две сотни вооруженных до зубов «преторианцев Нодара Хашбы».

Но они по-прежнему безмолвствовали и не покидали позиций. Прошла одна, за ней другая невыносимо долгая минута, и в разных концах площади, набирая силу, зазвучали женские и мужские голоса:

— Братья! Мы пришли к вам без оружия!

— Мы пришли к вам с миром!

Этот призыв, как молитву, повторяли тысячи. И он был услышан. Двери западного входа распахнулись, из них вышел с посеревшим, как пепел, лицом вице-премьер Астамур Тарба. Сделав несколько неуверенных шагов вперед, он обернулся и севшим от напряжения голосом воскликнул:

— Ребята, не стреляйте! Сложите оружие!

Вздох общего облегчения, подобно шелесту леса, пронесся над толпой. Но уже в следующее мгновение женский вопль стеганул по натянутым, как струна, нервам:

— Чего стоите?! Стреляйте!.. Это идут грузины! Стреляйте!

Толпа оцепенела. И тут случилось то, во что никто не хотел верить. Пулеметная очередь хлестанула свинцом из дверей западного входа. Вслед за ней тявкнул автомат. На землю посыпались осколки стекла, куски штукатурки, и из подъезда на площадь поползли клубы серой пыли, запахло едкой пороховой гарью.

Эхо выстрелов хлестануло по взведенным нервам Алхаса Чолокуа и Олега Амичбы. Телекамера едва не вывалилась из вдруг ставших ватными рук. Алхас вжал голову в плечи, сердце екнуло и провалилось куда-то вниз. Сидевший где-то в глубине каждой его клеточки и уже, казалось, позабытый детский страх ожил с прежней силой. За какие-то доли мгновения в памяти пронеслись, словно в гигантском калейдоскопе, трагические события двенадцатилетней давности.

Зловещий вой артиллерийских снарядов и мин плющил и вгонял в землю. Злобный лай пулеметов и остервенелое тявканье автоматов заставляли ребячье тело сжиматься в комок. От нестерпимого жара, исходившего от пылающих развалин, трещали волосы на голове, а кожа на ладошках становилась похожей на наждак. Остановившимся взглядом он смотрел на раздавленного гусеницей танка и корчившегося в предсмертной агонии старика. В тот день, 14 августа 1992 года, он узнал и запомнил навсегда удушающий запах едкой гари и разлагающегося на жгучем солнце человеческого тела — это был запах смерти и запах войны. И сегодня, спустя столько лет, 12 ноября 2004 года она снова подбиралась к Абхазии.

Поборов минутную слабость, Алхас и Олег продолжали снимать то, что происходило на площади, чтобы потом, когда улягутся страсти, а из памяти сотрутся события сегодняшнего дня, беспристрастная видеозапись напомнила забывчивым и рассказала несведущим суровую, без всяких прикрас, правду.

Тем временем события перед зданием правительства приобретали все более драматичный характер. Вслед за пулеметом из подъезда тявкнул автомат, очередь прошила дверь и брызнула в толпу деревянной щепой.

Острая боль полоснула Адгура Бжанию по левой ноге. Горячее дыхание близкой смерти обожгло правую щеку Дениса Читанавы. Где-то за спиной вскрикнул раненный в руку «Малыш» Джопуа. Но ни они, ни Авик Маркарян, ни Леван Бжания, ни Кесоу Дарсалия, ни Энрик Якуб-оглы, ни десятки других ребят, ставших в эти мгновения живым щитом для других, не думали о боли и смерти. Они свой выбор сделали еще там, на площади Свободы, и не по приказу генерала Мераба Кишмарии, а по зову собственного сердца.

Дробный грохот пулемета и двух автоматов уже не в силах был их остановить. Одним отчаянным броском они преодолели последние метры и ворвались в подъезд. На этот раз пулеметная очередь прошла над головами и обрушила на пол штукатурку со стен. И когда рассеялись пыль и дым, то в вестибюле уже никого не было. В конце коридора, на лестничном пролете мелькнули спины драпающих пулеметчика и автоматчиков. В холле о них напоминали валявшиеся на полу стреляные гильзы и корчившаяся на ступеньках в предсмертной агонии женщина — то была Тамара Шакрыл. Помочь ей они ничем не могли, шальная пуля оборвала ее жизнь.

Чуть позже остальные группы деблокирования без единого выстрела ворвались в здание со стороны восточного и центрального подъездов. Президентский дворец переходил в руки сторонников Сергея Багапша. «Момент-премьер» Нодар Хашба и его охрана выскочили во внутренний двор и искали спасения в бронированном «саркофаге». Но их не пытались задержать, вслед им из распахнутых окон второго этажа неслись презрительные крики:

— Может, задницу скипидаром смазать?!

— Штаны не забудь постирать!

— Скатертью дорога!

Под этим словесным градом «момент-премьер» съежился, юркнул в бронированную пасть БМВ и на бешеной скорости понесся в военный санаторий под защиту миротворцев.

День 12 ноября закончился в шестнадцать часов освобождением зданий парламента, правительства и администрации президента, и многим тогда показалось, что на этом избирательный кошмар завершился. На самом деле лишь окончился один и начался новый виток в абхазской драме. В те минуты ликующие победители были счастливы тем, что Провидение уберегло их от большого кровопролития, и не думали об этом. За все годы своего существования безликие и холодные кабинеты министров и депутатов парламента не видели столько радостных и опьяненных успехом лиц. Самого страшного, что еще несколько минут назад им казалось неизбежным, — бессмысленной бойни, удалось избежать, поэтому эмоции перехлестывали через край. Кресло ненавистного «момент-премьера» и забытый им при бегстве портфель с документами выбросили в коридор. Его грозные постановления и распоряжения, так и оставшиеся на бумаге, ворвавшийся в распахнутые настежь двери сквозняк швырял пачками из окон в ликующую толпу.