Николай Лузан - Между молотом и наковальней

— Ребятки, у меня завтрак стынет! Быстро умываться — и к столу! — поторопила их Лидия Петровна.

Дважды повторять приглашение ей не пришлось. Завлекательные запахи для не избалованных армейской пищей желудков, доносившиеся со стола, действовали лучше всяких слов. Ребята бросали благодарные взгляды на Лидию Петровну и уминали за обе щеки жаркое из перепелов, которыми поделился сосед-охотник. Закончили они завтрак неизменным кофе по-турецки, а после него Ибрагим с Кавказом отправились в Верховный Совет. Там на восемь часов был назначен общий сбор для дежурной и свободной смен телохранителей. За три дня, прошедших после освобождения Сухума, они еще с трудом ориентировались в нем, но стрела портового крана служила надежным ориентиром, поэтому, не спеша, с любопытством поглядывая по сторонам, друзья шли к месту сбора.

День выдался погожий и теплый. Природа наперекор войне брала свое. Затянувшийся бархатный сезон продолжал ласкать и согревать истерзанную Абхазию. Бирюзовое море умиротворенно плескалось о гранитные ребра прибрежных скал у Нижней Эшеры, таинственно перешептывалось легкой волной у Сухумского маяка и рисовало фантастические рисунки на песчаных пляжах Агудзеры. Зеркальную гладь сухумской бухты морщили пока еще редкие лодки рыбаков. В туманной дали, у кромки морского горизонта, словно не решаясь омрачать нежные краски увядающего осеннего неба, робко жались перистые облака. Солнце еще не успело подняться высоко, и в воздухе сохранялась та опьяняющая свежесть, от которой начинает кружиться голова, а в теле появляется необыкновенная легкость.

Ибрагим с Кавказом в полную грудь дышали и не могли насладиться тончайшим ароматом осенних цветом, запахом смолы и преющих водорослей. Широко шагая, они гнали перед собой по асфальту волну из опавших листьев, но через десяток шагов война напомнила о себе. Воронка и сгоревший грузовик перегородили улицу, и им пришлось пробираться через развалины. Здесь еще во всем ощущалось смертельное дыхание недавно закончившегося боя. Из-под завалов тянуло тошнотворным запахом разложившихся тел и гари. Куски сажи, поднятые сквозняками, кружились в воздухе и забивали нос. Под ногами хлюпала зловонная жижа, вытекавшая из разрушенной канализации. Горы мусора при приближении начинали оживать — это полчища разъевшихся крыс спасались от них бегством.

Выбравшись из развалин, Ибрагим и Кавказ невольно ускорили шаг. Впереди показалось здание Верховного Совета и на подходе к нему, у Академии наук, им повстречался Джон Хутоба. Вместе они вышли на площадь. За ночь на ней произошли изменения, исчезли сгоревшие машины и завалы из бревен, но в самом здании Верховного Совета, в коридорах и кабинетах еще сохранялись следы поспешного бегства.

Свой первый рабочий день Председатель Верховного Совета Абхазии Владислав Ардзинба и его охрана начали с наведения порядка в приемной и кабинете, а уже после обеда к нему выстроилась бесконечная очередь — очередь из траурных платков на головах женщин и темных пиджаков на плечах мужчин. Они пришли к нему каждый со своим горем. У кого-то был убит сын или дочь. Кто-то не мог отыскать ни среди раненых, ни среди мертвых своих близких. Многие на месте домов нашли лишь развалины и воронки. Беспомощные старики, смиряя природную гордость, просили о малом: чтобы им и осиротевшим внукам не дали умереть от голода.

И этот — такой долгожданный и выстраданный мир оказался для Председателя и его народа не меньшим испытанием, чем сама война. Страна лежала в руинах, Восточная Абхазия напоминала безлюдную пустыню, тишину которой и после окончания войны продолжали нарушать взрывы: одичавший без хозяев скот поневоле превратился в саперов. Тяжелее всего приходилось тем, кто жил в городах. Полки магазинов, от которых осталось одно название, были вычищены подчистую бежавшими оккупантами и мародерами. На продуктовых складах, где трудно было отыскать даже мышь, раздольно гуляли одни сквозняки. Остановились электростанции. Не работали ни водопровод, ни канализация, ни транспорт. Все встало!

С наступлением ночи Абхазия погружалась в кромешную темень, и тогда казалось, что она переставала существовать, ее словно вычеркнули из жизни. Грустным напоминанием о счастливом прошлом служили полыхавшие за Псоу разноцветьем огней рекламы Адлер, Кудепста, Хоста, Мацеста и Сочи. Всего в какой-то сотне метров — за рекой Псоу существовал совершенно другой мир — другая жизнь. В ресторанах, барах и кафе рекой лились водка, вино и коньяк. На танцплощадках гремела музыка, и тысячи отдыхающих наслаждались хмельной и беззаботной курортной жизнью. И вряд ли кто из них задумывался о том, что рядом с ними такие же, как и они, еще недавно граждане одной страны, разбирали развалины в поисках близких, рыли могилы и поминали умерших.

После победы, завоеванной такой страшной ценой, победители остались один на один со своей бедой. Блокада Абхазии, установленная ельцинской Россией 20 сентября 1993 года, наглухо отрезала ее от остального — сытого и благополучного мира. С того дня ни один железнодорожный вагон не пересек моста на реке Псоу, ни один корабль и катер не вошел в ее порты. Безжизненно застыли на приколе в аэропорту самолеты. Небо над Абхазией и море у ее берегов стали одной огромной «запретной зоной», и лишь маленькая щель пешеходного пограничного перехода на реке Псоу приоткрывалась на короткое время.

С раннего утра бесконечная очередь из стариков, женщин и детей выстраивалась на пограничном переходе. Не было в ней только мужчин: бездушные российские чиновники поспешили записать их всех скопом в террористы, и они стали «невыездными». В восемь часов полосатый шлагбаум поднимался над дорогой, и эта человеческая река, громыхая тележками, детскими колясками и всем тем, на чем можно было увезти муку, соль, керосин, бензин спички, устремлялась к Казачьему и блошиному рынкам. И так повторялось изо дня в день.

Прошло два месяца после окончания войны, но положение Абхазии и ее народа не изменилось. Лишь одна погода оставалась благосклонной к ним, и то ненадолго. Октябрь, побаловав теплом и ясной солнечной погодой, сменился сырым и промозглым ноябрем, вслед за ним пришел небывало холодный декабрь. Тяжелые свинцовые тучи заволокли небо, и нудный моросящий дождь с утра и до вечера поливал полуголодные и замерзающие города и поселки Абхазии. Порывистый северный ветер, вырвавшись из ущелий, безжалостно трепал деревья, срывал с них листья и, сбивая в грязные кучи, гонял по безлюдным улицам. И без того разрушенный войной Сухум, потеряв свои зеленые «бинты— повязки», стал еще страшнее и напоминал тело смертельно больного, сплошь изъеденное гноящимися язвами пожарищ и развалин.