Николай Лузан - Между молотом и наковальней

— Давлет Чантович, вас куда?

— Тут недалеко, сразу за эстакадой, к высотке, — пояснил он.

— А, я знаю! — вспомнил Кавказ.

— Там живет друг, — пояснил старик.

— Не волнуйтесь, отец, доставим до самого порога! — заверил Ибрагим и тронул машину.

Через пять минут они были на месте. Лифт в доме не работал, и им пришлось пешком подниматься на седьмой этаж. Квартира встретила голыми стенами, и лишь на кухне полупустой холодильник откликнулся на появление гостей голодным клекотом. Давлет Чантович, едва отдышавшись, принялся суетиться, предлагая нехитрые угощения, но Ибрагим с Кавказом, несмотря на его настойчивые уговоры, вежливо отказались, возвратились к машине и отправились на госдачу.

В тот вечер на стол президента Владислава Ардзинбы легло письмо Давлета Чантовича Кандалиа. А Ибрагим, закрученный в водовороте неотложных дел, на время забыл о нем. В воскресенье, когда выдался свободный час, он вспомнил о несчастном старике и решил навестить его. По дороге заехал в магазин и, накупив продуктов, знакомым путем добрался до места.

Давлет Чантович оказался дома, искренне был рад гостю и тут же накрыл на стол. Первый тост он поднял за здоровье президента, а затем рассказал о встрече с ним. Она состоялась на третий день после того, как письмо попало в руки Владислава Ардзинбы.

Ибрагим смотрел на счастливое лицо старика, и на его душе посветлело. Давлет Чантович был счастлив тем, что наконец-то после стольких мытарств получил свой угол. На столе лежал ордер, в котором черным по белому было написано, что он является владельцем половины частного дома в районе городского рынка. Но не столько этот невзрачный клочок бумаги, сколько участие в его судьбе самого президента вернули ему веру в справедливость.

Несмотря на ранний час, в воздухе не ощущалось бодрящей утренней прохлады. Даже легкий морской бриз, потягивавший со стороны моря, был не в силах остудить жар, исходящий от иссушенной небывалой июньской засухой земли и прокаленной солнцем взлетной полосы военного аэродрома в Гудауте. В зыбком мареве застывший на старте неказистый трудяга военный транспортник «Антоша» скорее напоминал какой-то фантастический звездолет, чем самолет. Подчиняясь твердой руке пилота, он, взревев всей мощью своих двигателей, стремительно пронесся по бетонке и взмыл в воздух.

Натужно гудя турбинами и сотрясаясь от бешеной тряски, «Антоша» совершил разворот над долиной и затем, набрав высоту, взял курс на юго-запад. Прошло несколько минут, и Гудаута, широко и привольно раскинувшаяся по побережью лесом многоэтажек, превратилась в хаотичное скопление каменных коробок. Самолет дал крен на крыло, справа в иллюминаторах промелькнула мрачная громада гор, холодно блиставшая вечными ледниками, далеко внизу тонкой жемчужной нитью вспенилась кромка морского прибоя. А еще через мгновение впереди по курсу в голубой дымке проступила вытянувшаяся далеко в море пицундская коса. На ней, подобно драгоценным камням в малахитовом обрамлении знаменитой тисо-самшитовой рощи, тут и там в лучах солнца переливались и сверкали многоцветьем огромных стеклянных витражей корпуса санаториев и пансионатов.

Где-то среди них, под могучими кронами гигантских реликтовых сосен, затерялась печально знаменитая «дача Хрущева». В далеком октябре 1964 года ее стены стали свидетелями крушения одного из самых могущественных советских вождей — Никиты Сергеевича Хрущева. Он, сумевший согнуть в бараний рог «всесоюзного палача» Лаврентия Берию, оставивший отпечаток своего башмака на трибуне ООН и умудрившийся засунуть «ежа в штаны» США — завезти на Кубу ракеты с ядерными боезарядами, банально «прокололся» на товарищах по партии. Они, следуя испытанному и проверенному на собственной шкуре партийному правилу «вовремя сдай ближнего и клюй нижнего», не стали ждать, когда он покажет им свою «кузькину мать».

В то время когда Никита Сергеевич замышлял в Пицунде очередную реформу в партии и стране — от предыдущей ошалевший народ давился в бесконечных голодных хлебных очередях, — «товарищи» решили, пока еще не поздно, поправить «искривленную волюнтаризмом генеральную линию партии». В те промозглые осенние дни 1964 года ЦК КПСС напоминал растревоженный муравейник. В Москве за спиной Хрущева его ближайшие «соратники» Брежнев, Шелепин, Серов и их ближайшие подручные лихорадочно готовили «смещение волюнтариста». Сам он, убаюканный сладкими речами «верного ленинца» Анастаса Микояна, ничего не подозревал и в тиши пицундского парка набрасывал последние тезисы к октябрьскому Пленуму ЦК КПСС. Но они так и остались на бумаге — «товарищи» по партии не стали ждать и «сплавили» Хрущева на пенсию под присмотр КГБ, растить так милую его сердцу «царицу полей» — кукурузу.

В течение двух с лишним десятилетий больше ни один из советских вождей так и не решился появиться в Пицунде. Все они как черт от ладана шарахались от нее. И только первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев отважился «застолбиться» в этом поистине райском уголке Абхазии. Неподалеку от «дачи Хрущева», у поселка Мюссера, на «скромные» членские взносы, естественно не свои, а миллионов рядовых партийцев, он развернул грандиозную стройку. В строжайшей секретности, под присмотром «недремлющего ока» партии — девятого управления КГБ СССР около семисот специально отобранных строителей в 1987 году принялись ударными темпами возводить объект «специального назначения».

За четыре года «стройка века» влетела стране в круглую копеечку, но кто их тогда считал, если речь заходила о здоровье «прораба перестройки» и «генератора нового мышления» — Горбачева. Работы не прекращались ни днем, ни ночью. Сотни тонн плодороднейшей земли свозились со всей Абхазии, чтобы потом разбить на ней настоящий чудо-парк, перед которым меркла слава знаменитого Сухумского ботанического сада. Как на дрожжах вырастал из земли «дачный домик» первого партийца страны, по сравнению с ним замки английских королей выглядели жалкими лачугами. Лучшие метростроевцы день и ночь долбили скальник, готовя укрытие от бомб и ракет. Но Михаилу Горбачеву так и не удалось обжить ее. Время и история не пощадили и его, в злополучном 1991 году он остался с носом.

Но не повезло не только одному ему — видимо, злой рок витал над госдачами в Абхазии. Они играли просто-таки мистическую роль в судьбах советских вождей.

В 1922 году в стенах правительственной дачи в Сухуме не нашли удачи председатель грозной Всероссийской ЧК «железный» Феликс Дзержинский и «локомотив» советской промышленности Серго Орджоникидзе. Они безнадежно завязли в национальном вопросе, так и не сумев расплести давний абхазо-грузинский узел. Позже, 20 июля 1926 года, после выступления на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) скоропостижно скончался Дзержинский. Ненамного пережил его Орджоникидзе. Он умер загадочной смертью 18 февраля 1937 года.