Филип Болл - Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку

Мейер понял, что эмоциональный эффект музыки происходит не потому, что наши ожидания оправдались, но из-за того, что они оказались более или менее расстроенными. Нам не нужно чувствовать себя счастливыми или довольными, потому что музыка развивалась так, как мы ожидали; на самом деле, такая музыка едва бы нас тронула, а то и заставила бы скучать. Нет, нам нравится слушать музыку, потому что она звучит захватывающе, энергично, остро, красиво, благообразно, сексуально и еще много как. Она достигает своей цели, утверждал Мейер, не вопреки, а благодаря несоответствию между нашими ожиданиями и реальностью.

Мейер опирался на работы таких философов, как американец Джон Дьюи, который полагал, что эмоции рождаются из конфликтов и разочарований. С этой точки зрения, «нервная энергия» высвобождается, когда раздражитель вызывает у человека желание действовать или принимать решения. Если это решение сдерживается каким-либо препятствием или конфликтной тенденцией, мы испытываем эмоции.

Описание выглядит довольно абстрактным и техничным, но его суть легко уловить – Мейер говорит: вот мужчина полез в карман за сигаретой (это происходит в 1956 году, не забывайте), но там ее не оказалось; затем он обнаружил, что в доме никого нет, уже поздно, магазины закрыты. Последовательные разочарования и невозможность получить желаемое вызывают в нем сначала беспокойство, затем раздражение и гнев. Но (как мог бы добавить Мейер для завершения образа) именно в этот момент друг стучит в дверь и оказывается, что в кармане его пальто есть пачка сигарет; гнев и тревога оборачиваются радостью и облегчением. Мейер сформулировал этот образ в довольно грандиозных выражениях, сказав, что «в музыке состояние неопределенности подразумевает осознание бессилия человека перед лицом неизвестного».

Именно так Мейер представлял музыкальную каденцию в действии. Каденции – последовательности аккордов, которые заканчивают музыкальную фразу, – могут вызвать чувство частичной или полной завершенности, перенося гармонию на относительно стабильный аккорд. Западные слушатели научились предвкушать, даже внутренне стремиться к тому, что завершающая каденция музыкального произведения вернет их к тонике. Тоника здесь выступает в роли той самой желанной сигареты (давайте немного подкорректируем старомодный образ и представим на месте сигареты бокал прохладного белого вина, пока и такое удовольствие не оказалось под запретом). Только когда присутствует некоторое разочарование, эмоции действительно возникают; если человек может открыть холодильник и достать из него бутылку, в этом не будет напряжения, а значит, не будет и отдачи, когда ожидание оправдается. Сильнее всего человек наслаждался бы этим вином, если бы до последнего сомневался, что получит его: ведь в холодильнике пусто, а бары закрыты. Таким же образом, по мнению Мейера, автентическая каденция в конце музыкальной фразы кажется непримечательной, даже вызывает неудовлетворение своей предсказуемостью; но если она задерживается – возможно, переходя через «обманную» каденцию, например, V–IV (см. стр. 183), или поддерживая гармонию на V аккорде, – мы испытываем напряжение, потому что ощущаем приближение чего-то, но не знаем, когда это «что-то» случится. И когда оно до нас доберется, чувство удовлетворения оказывается весьма велико. Даже малейшего отклонения в финальной каденции – замедления или раллентандо того типа, который обычно применяют музыканты, а композиторы часто специфицируют, – может быть достаточно, чтобы создать эмоциональный эффект, играющий с нашими ожиданиями, создающий намеки на неопределенность результата.

По Мейеру, музыка полна моментов, когда нам дают подсказки, что будет дальше, но мы не можем быть уверены, что правильно ими воспользовались; композиторы манипулируют нашими ожиданиями расчетливыми приемами, натягивая струны наших эмоций. Существует много способов достижения подобных эффектов, вскоре мы разберем наиболее распространенные.

Но Мейер, на самом деле, не объяснил, почему нам важно, что ожидания не были оправданы. Он утверждал, что нам нравится чувствовать контроль и силу в ожидании будущего: «эмоции бывают приятными, даже волнующими, когда они связаны с уверенностью в способности предвидеть и выбирать; они воспринимаются как неприятные, когда сильная неопределенность исключает чувство контроля, которое возникает из-за способности с уверенностью предопределять будущее». И правда, если мы хотим стакан вина и не знаем, получим ли его, наши чувства обостряются. Но почему для нас должно иметь какое-то значение, если последний аккорд фортепианной сонаты звучит в ожидаемый момент – или на две секунды позже? Почему нас вообще должно волновать, во что выльется каденция? Даже если мы ожидаем, что что-то случится, мы, разумеется, не думаем, что все закончится дурно, если это «что-то» не произойдет.

Но Дэвид Хьюрон утверждает, что оправдание модели Мейера можно найти в инстинктах, заложенных эволюционной биологией. По его словам, способность развивать ожидания является фундаментальным принципом выживания, который присутствует не только у людей, но и у животных – и даже у амеб. Наши перспективы улучшаются, если мы можем точно предвидеть, что нам преподнесет окружающая среда. Если мы слышим страшный рев, то ожидаем, что его производит большое и, возможно, опасное животное, а не насекомое. В древности люди научились определять признаки предстоящей погоды, которая имела решающее значение для охоты и сельского хозяйства. И, как доказывают спортсмены, мы замечательно умеем прогнозировать траектории движущихся объектов, чтобы поймать их или уклониться от них. [75] Разумеется, насекомые не ревут, но они могут быть очень шумными – вспомните цикад. Тем не менее, и мы, и другие животные научились делать предположения о размере животного по его крику, основываясь на диапазонах акустических частот в слышимом звуке. Это исключительный пример ожиданий, сформированных на основе слуховых подсказок.

Это означает, что в нас развились механизмы вознаграждения хороших прогнозов и наказания неправильных. Как эволюционные преимущества секса в качестве средства передачи генов подтверждаются тем фактом, что он приятен, так и адаптивная ценность умения делать прогнозы означает, что успех стимулирует хорошие чувства, а неудачи заставляют нас чувствовать себя плохо. Награда за правильное угадывание подталкивает нас к составлению прогнозов.

Эта идея получила поддержку в исследованиях по визуализации мозга, проведенных Энн Блад и Робертом Заторре из университета Макгилла в Монреале. Они использовали позитронно-эмиссионную томографию (более известную как ПЭТ-сканирование) для мониторинга изменений кровотока в мозге людей, слушающих музыку, которую каждый из них выбрал за способность вызывать «чрезвычайно приятные эмоциональные реакции», в том числе мурашки. Как и функциональная МРТ, ПЭТ-сканирование показывает, какие части мозга становятся активными. Блад и Заторре обнаружили, что «загоравшиеся» области были связаныыми с эмоциями, в частности, с эйфорическими «вознаграждениями», – они активируются также сексом, хорошей едой и наркотиками, вызывающими привыкание. Другими словами, когда музыка заставляет нас чувствовать себя хорошо, она может запускать нейронные схемы, участвующие в адаптивных реакциях на такие стимулы, как секс и еда. Прямо как в хите 2002 года ди-джея Ли Хаслама: музыка – это настоящий наркотик.