Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Необычайно были популярны в начале века два романса Аренского, которые можно считать своего рода приметами эпохи: «Не зажигай огня» на слова Ратгауза (соч. 38, № 3) и «Разбитая ваза» на слова Апухтина (соч. 21, № 1). Но их и сейчас интересно разучивать и петь (и слушать!) так же, как, например, «Сожженное письмо» Кюи, «О, если б грусть моя» Глиэра и т. п.

Отмечу спокойно-мечтательный светлый характер романса «Не зажигай огня». Правдиво и выразительно звучит первая фраза мелодии, которая далее, варьируясь, ведет за собой. Ее текучести, непрерывности способствует единообразный аккомпанемент — как негромкий немолчный жизненный фон в нем появляются выразительные подголоски, обогащающие музыкальную ткань, образ. Произведение это поется как бы на одном дыхании и по праву может украсить выступление любого певца.

Романс «Разбитая ваза» более драматичен и является типичной элегией. Его содержание — это сожаление об утраченном счастье, погибших надеждах: разбита ваза и увял цветок — так разбито любящее сердце... Уже в самом начале найден выразительный мелодический образ — восходящие мотивы заканчиваются бессильно никнущими интонациями. Двум строфам стихотворения соответствуют два раздела романса. Смены настроения показаны через едва заметное, но выразительное варьирование основной мелодии, альтерации, необычные для этого композитора гармонические сочетания (см. «А вазе уж грозит нежданная беда», «И с той поры как от обиды злой»). Органично вкраплены речитативные фразы «и трещина едва заметней», «она разбита» и в особенности зловеще завороженно звучащая на одной ноте фраза «но рана глубока и каждый день растет» — она выдает до предела дошедшее отчаяние, которое наконец прорывается в вопле «Не тронь его». Здесь достигается кульминация и мгновенно гаснет, последние слова «оно разбито» должны прозвучать уже «запредельно»...

Мне кажется, что Апухтин заслуживает нескольких слов о нем самом и его творчестве. При жизни он завоевал значительную популярность и необычайно быстро был забыт. Его стихами зачитывались сентиментальные барышни, они декламировались на благотворительных вечерах актерами, «распевались» доморощенными и высоко даровитыми композиторами. Богатые эмоционально, искренние стихи Апухтина нередко «грешат» сентиментальностью и «цыганским» надрывом, и в то же время они заключают в себе своеобразную музыкальность. По этому поводу нельзя не вспомнить романсы Чайковского и Рахманинова на слова Апухтина «Забыть так скоро», «О, не грусти», «Судьба» и др., которые являются подлинными шедеврами вокальной лирики.

Вот, например, в романсе Аренского на слова Апухтина «Я ждал тебя» (соч. 60, № 2) звучат такие строки:

Написан романс для тенора, диапазон ми ] — ля 2 для голоса очень удобен. Эффектен подход к кульминационной ноте ля 2(тт. 23—24), поддерживаемый «напряженными» аккордами. Нетрудно представить, как слушатели, вернее, слушательницы взрывались аплодисментами после заключительных слов романса: «Люблю тебя безумно, как жизнь, как счастие люблю». Это был «выплеск» эмоций, без которого, порой, вянет лучшее в человеке...

В 1904 году было опубликовано необычное сочинение Аренского — сюита «Воспоминание» на слова Шелли в переводе Бальмонта для голоса в сопровождении фортепиано или оркестра. В нее вошли пять романсов (соч. 71):

1 «Из давних дней». 2 «Над морем спал сосновый лес». 3 «Друг с другом сосны обнялись». 4 «Как тихо все». 5 «И долго мы, склонивши взор». Их многое объединяет и прежде всего — настроение, атмосфера, они связаны темой леса и темной воды, их образы погружены в даль и глубь времен, быть может, они — вечны, как вечны природа и чувства человека-творца:

Мне кажется очень существенным проникнуть в непростой замысел композитора: все романсы объединены лейтмотивом (варьируемым), близкими тонально-гармоническими красками (написаны они в тональностях ля-бемоль мажор, ре-бемоль мажор, си-бемоль мажор). И упомянутые ранее темные глубины леса и воды кажутся «навеянными» бемольными тональностями: они — темнее, чем диезные... И написана сюита скорее всего для меццо-сопрано — голоса более «темно» звучащего, чем сопрано или тенор. Я слышал сюиту в исполнении певца-баритона, певшего формально; сухо играл и пианист. А надо вложить в каждый романс все, на что способна душа, ведь сам композитор был очень искренним, открытым... Мне кажется, что родился этот замысел не без влияния Танеева, ранее вдохновлявшегося Бальмонтом.

В начале XX века большой известностью пользовались баллады и мелодекламации Аренского. Балладу «Менестрель» на слова Майкова гениально, по отзывам современников, исполнял Шаляпин. Именно для него Аренский написал другую балладу — «Волки» на слова А. Толстого, которая произвела в его трактовке большое впечатление на Горького. Нравилась слушателям и баллада Аренского «Змей» на слова Фета.

«Удачным достижением» считал Асафьев мелодекламации Аренского на тексты стихотворений в прозе Тургенева «Нимфы», «Лазурное царство» и «Как хороши, как свежи были розы» — с неподражаемым совершенством их исполняла В. Ф. Комиссаржевская.

Это простое перечисление, однако, весьма красноречиво: если музыка Аренского вдохновляла гениальных художников эпохи и их искусство было действенным, то не нуждаемся ли мы сейчас в возрождении его вокального наследия, без которого наша жизнь уже стала беднее?

Вокальной музыкой Метнера я увлекся сравнительно недавно. Причин тому несколько: в консерваторских курсах истории музыки Метнер проходится как-то поспешно и не оставляет сколько-нибудь заметного следа в памяти студентов, а редкие исполнители романсов не привлекают к Метнеру, а скорее оставляют чувство неудовлетворенности и недоумения. Но и прослушанная неоднократно пластинка с авторскими записями романсов Метнера, выступавшего с Одой Слободской, произвела какое-то странное впечатление, будто я вообще впервые слышу эту музыку.

Толчком к творчеству Метнера стала буквально ошеломившая меня фортепианная Соната ми минор, соч. 25. Услышав ее впервые в концертном исполнении, я немедленно приобрел пластинку с ее записью, и на какое-то время она стала моей спутницей. Властно-призывное начало (композитор подтекстовал эти «кличи» — «Слушайте, слушайте, слушайте»), затем смятение, тревожная порывистость и драматизм ее тем и их развитие отражали жизнь человеческой души завораживающе-увлекательно. Поразил тот факт, что сонате предпослан эпиграф из стихотворения моего любимого поэта Тютчева: