Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Откликаясь на просьбу М. Дейши-Сионицкой дать для ее концертов («Музыкальные выставки») что-либо еще не исполнявшееся, Метнер передал ей рукопись именно этого романса.

Случайно ли обращение к этому стихотворению Пушкина? И да и нет. Не случайно потому, что оно вдохновило не один десяток композиторов. Мне очень нравится простой романс (скорее, песня) М. Яковлева, современника и лицейского соученика Пушкина, более сложный романс Г. Свиридова — в нем много разнообразных красок и в изображении картин природы, и в «житийных» эпизодах. Совершенно очевидно, что такой русский композитор, каким является Свиридов, просто не мог миновать это стихотворение. В нем поэт нарисовал столь родной нам пейзаж, что сердце щемит от неизбывной любви к нему; в то же время мы узнаем о любовном доверии поэта к няне — «доброй подружке», и вместе с ним мы как бы исповедуемся перед дорогим человеком. Стихотворение отзывается в душе музыкой, тем более, если представить, как плачет буря и как сквозь эти звуки прорывается стук в оконце, и как тепло и радостно человеку, сидя у камина, предаваться воспоминаниям... Для Метнера это стихотворение по-своему автобиографично: сам он всей душой любил русскую зиму с ее метелями и ранними сумерками, а в доме — уютную лампу, что роднит его с А. Белым, автором «Клубка метелей».

Романс хрупок и нежен, написан экономно и мудро. Основная мелодия напоминает русские протяжные песни и по интонациям, и по рожденному ими образному строю: в ней и печаль, и раздумье, и затаенная невысказанная грусть. В среднем разделе как бы оживают образы слышанных от няни сказок, но все исчезает, уносится холодом зимней вьюги и сумеречности. Именно в этом романсе впервые композитор выявляет свое живописное, если так можно выразиться, мастерство: равноправным участником действия становится фортепиано — чувства героя, картины разошедшейся бури рисуют быстрые волнообразные пассажи, требующие от пианиста и техники, и владения красками.

Далее Метнер постоянно работает в жанре романса, но к Пушкину не обращается на протяжении многих лет: в начале XX века поэт не был «популярен» у композиторов, даже у Рахманинова — из 70 романсов только 4 написаны на его слова. В своих воспоминаниях М. Шагинян рассказывает, как ей хотелось в 1913 году привлечь внимание Рахманинова к Пушкину, «мелос которого неисчерпаем для композиторов», и как она разобрала для него стихотворение «Муза».

Можно предположить, что «подружив» Метнера с Рахманиновым, она не могла не говорить о Пушкине и с Метнером, ведь не случайно он тогда же пишет первый после перерыва романс на слова Пушкина, и это именно «Муза», и посвящает его М. Шагинян.

Романс Метнера «Муза» нравился ей более романса Рахманинова.

Сам Метнер придавал определенное значение «Музе» в своем творчестве. До этого произведения им было написано значительное число романсов на слова Гете, Ницше, Фета, Тютчева, Брюсова, уже исполненных, оцененных критикой и слушателями. Он же писал в августе 1913 г. С. Дурылину: «Сам я хотя и чувствую, осязаю свой путь, но не вижу его — я иду по нему, как слепой, больше топчусь на месте и потому до сих пор прошел, может быть, всего „парочку“ шагов. „Муза“ Пушкина, пожалуй, что и шаг, но, повторяю, много ли я таких шагов сделал?!»

«Муза», открывающая соч. 29 «Семь стихотворений А. Пушкина для голоса с фортепиано»,— один из поэтичнейших романсов Метнера. Примечательно начало: певец и пианист вступают одновременно — природа и человек неразделимы. Естественно и непринужденно начинается исповедь Поэта:

По мере впевания все более слушаешь аккомпанемент; поначалу он кажется не очень удобным — «текучий» однообразный фон, отнюдь не помогающий певцу, почти не меняющийся по рисунку до самого конца. Что это не аккомпанемент в обычном значении слова — понятно сразу, но что «рисует» фортепиано? Наконец понимаешь — урок красоты дает тебе природа: вибрирует воздух, покачиваются в такт набегающему ветерку травы и цветы, доносятся отзвуки песен. При кажущейся простоте для пианиста в этом романсе предостаточно работы: при преобладании p и pp необходимо выполнять многочисленные указания композитора по смене штрихов. Особенно важно соблюсти верное соотношение между звучанием голоса и фортепиано: в последнем разделе романса насыщенное звучание голоса может вызвать у пианиста желание «погромыхать». Чтобы избежать этого, пианисту следует прийти к ff лишь тогда, когда голос возьмет свою последнюю ноту.

Соч. 29, № 3 «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы».

Мне не удалось найти ни одного композитора, которого бы вдохновило это стихотворение, и это удивляет. Может быть, в этом сказалась некая инерционность мышления? Достаточно появиться одному романсу на слова, например, «Молитвы» Лермонтова, как один за другим около полусотни композиторов, вдохновясь именно этим стихотворением, пишут романсы, соперничая друг с другом.

Что же привлекло Метнера в этом стихотворении? Зная все его вокальные произведения, найти ответ нетрудно: образы и звуки ночи, таинственно-завораживающие, притягивающие, но и угрожающие.

Я представляю, как композитор еще и еще раз перечитывает стихотворение, вслушивается в тишину ночи: «Я понять тебя хочу, темный твой язык учу»,— читает он последние строки стихотворения и слышит, как уходит в пространство последний звук, тянется, теряется вдали. В этом романсе певцу и пианисту также необходимо найти утонченное равновесие между звучанием инструмента и голоса. Так, например, вступительные четыре такта должны играться пианиссимо с небольшим усилением от третьего такта к четвертому; в то же время на каждой шестнадцатой поставлен акцент. Тот же характер аккомпанемента сохраняется и далее, когда вступает певец, для которого на протяжении первой фразы (тт. 5—7) проставлено семь оттенков исполнения и все это в пределах piano — pianissimo. Особый эффект достигнут в тактах 25—33: регистровый контраст в звучании инструмента и голоса подчеркивает вопросительно-горестные интонации мелодии: «Что тревожишь ты меня? Что ты значишь, скучный шепот? (выразительный штрих — растянутые гласные «я» и «о» в словах «меня» и «шепот»). Весь романс проходит «на одном дыхании» благодаря особой слитности, текучести его «материала».

Подлинным шедевром вокальной лирики Метнера является романс «Роза» (соч. 29, № 6).

К этому стихотворению Пушкина первым, по-видимому, обратился Глинка (1838 г.). Если сравнить два романса — Глинки и Метнера, то сравнение окажется в пользу второго. Особенно это наглядно прослеживается на первых двух фразах: в романсе Глинки каждый звук мелодии сопровождается аккордом, верхний звук которого идет в унисон с голосом, что явно утяжеляет «воздушный» поэтический образ стихотворения. Метнер ничего особенного не изобрел в этом романсе, но прозрачная фактура аккомпанемента, паузы в тактах 10, 12, 14 — все создает особую атмосферу внимания, бережности, хрупкости. Проста и обаятельна мелодия, преобладающие оттенки pp и p. Для певца в этом романсе как будто нет ни тесситурных, ни технических преград, но наибольшие трудности перед исполнителем ставят как раз «просто» написанные произведения, так как амплитуда «простоты» велика: это либо простота куплетной песни, которую исполнитель должен суметь обогатить своей интерпретацией, либо он должен, как в этом романсе, представляющем идеальное совпадение поэтической и композиторской мысли, суметь «дотянуться» до этой высоты. «Роза» Пушкина — Метнера — только для Мастера.