Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Этот вальс очаровал меня с первого знакомства, легко запомнилась мелодия первого раздела (первая строфа стихотворения), в двух других — тонко варьируемая каскадом композиторских находок соответственно меняющемуся содержанию. В партии фортепиано смены сложных гармоний сочетаются с подголосками, звучащими «подтекстом» к вокальной мелодии, а в тактах 57—67 фортепиано выходит на «авансцену»: после слов «я спал» (гласная «а» вокализируется пять тактов на ниспадающем от си 2 к до 2 мотиве) певец замолкает, и в аккомпанементе рокочущие басовые звуки рояля с отзвуками основной мелодии усиливают таинственно-завораживающую атмосферу. Вступающий далее голос продолжает: «Над постелью моей стояла луна мертвецом». В слове «луна» последняя гласная как бы повисает, высоко на ля 2 тянется три такта, но особенно замечательно этот эффект применен на слове «мертвецом» — согласную «м» надо тянуть закрытым ртом три такта. Создается впечатление звука, летящего куда-то в сферу невидимого.

Это настолько колоритный прием, что удивляешься, почему ранее никто из композиторов до него не додумался. Правда, «додумалась» великая певица А. В. Нежданова, когда (об этом уже говорилось) исполняла одноименный романс Аренского. Не сравнивая эти два произведения, понимаешь, сколь они различны: одно принадлежит композитору XIX, другое — XX века.

К Тютчеву Метнер пришел уже после Пушкина и Фета, но увлекся им по-настоящему, так как теперь нашел в нем созвучного своей душе поэта. Он написал 14 романсов на слова Тютчева, ряд строф использовал в качестве эпиграфов: «О чем ты воешь, ветр ночной», к сонате ми минор, соч. 25; «Когда что звали мы своим», к Сказке ми минор, соч. 34. Завершающим его последнюю вокальную тетрадь стал романс «Когда что звали мы своим».

Меня Тютчев сопровождает с тех пор, как я стал вообще осознавать себя как певец и человек. Я мог бы сказать словами Толстого, ставившего Тютчева впереди Пушкина, Лермонтова, Фета: «Без него ведь нельзя жить». Не берусь рассуждать на тему, почему Толстой так любил Тютчева, мне достаточно трудно объяснить даже свое неостывающее тяготение к этому поэту. Думаю, главное — это вовлечение, прежде всего, в саму музыку его поэтического языка: все начинаешь воспринимать чувством, интуицией, вдохом...

Мир поэта бесконечно прекрасен, чувства и мечты он сравнивает со «звездами в ночи», человеческая мысль подобна незамутненному ключу, мир дум — «таинственноволшебный». Тютчев, после знакомства с метнеровскими песнями, стал для меня более полным, объемным и величественным; как бы впустив в свой круг, Метнер дал мне частицу своего представления о поэте, и это значительно трансформировало мое представление о тютчевском поэтическом раскрытии красоты мира, о борениях человеческой души:

Человеческий идеал мира, гармонии неразрывен с вечно нетленной природой — слияние с природой поэт возвышает до философского созерцания и ее одухотворения.

Наряду со свойственным Тютчеву ощущением слитности с природой в стихах, использованных композитором, звучат и иные настроения, порожденные мучительным разладом с нею. Поэт противопоставляет прекрасную природу злому мятежному жару души, погруженной в страдание и хаос. И тогда он говорит о чувствах тоски и ужаса, отчаяния и одиночества, которые овладевают человеческой душой ночью. Раздвоение души и жизни, соединение болезненного и страстного дня греховной души с пророческими откровениями ночи делают жизнь человека мучительной, но и прекрасной, рождаются пленительные образы ночи: сама ночь сравнивается с океаном, день — с образом волшебного челна, плывущего по волнам снов в таинственные заливы прошлого. Это ночные пророчества, «праматерь», «правремя», разнообразные гулы, необъяснимые звуки:

В 1912 году в соч. 24 было опубликовано 4 романса на слова Тютчева.

№ 1 «День и ночь» [8] Посвящен одной из первых исполнительниц романсов Метнера А. М. Ян-Рубан. . Этому стихотворению отдано в сборнике первое место, думается, не случайно — оно программно:

Если внимательно разобраться в указаниях композитора, то певцу и пианисту многое окажется подсказкой для выразительного исполнения романса. По фактуре он достаточно традиционен: вокальная партия сопровождается триольным аккордовым аккомпанементом в первой и заключительной частях романса, соответственно образам дня и ночи, написанных в ми бемоль мажоре и ми бемоль миноре.

Изобразителен в аккомпанементе каждый такт: на словах «ткань благодатную покрова» и т. д. пассажи, чередующиеся в левой и правой руках, как бы рисуют волны ткани; во фразе «отбрасывает прочь» на последнем слове — «падающий» вниз пассаж и т. п.

№ 2 «Что ты клонишь над водами». Это совершенно противоположная по содержанию, нежно-акварельная миниатюра. В ней всего 18 тактов, причем у вокалиста и того менее—15. Общий характер указан: Moderato, in modo rustico (умеренно, в сельском характере).

Кого при виде ивы, склонившей свои ветви над водами, не охватывало окрашенное нежностью чувство идеальной красоты?! Другое, но не менее прекрасное чувство поэт выразил в пленительном образе бегущей мимо ивы беззаботной струи:

Композитор в этом романсе через детализированную изобразительность в равной степени и голоса и аккомпанемента стремится одухотворить эту запечатленную поэтом картину: вступительные 1½ такта — как гроздья склонившихся к воде ветвей — не просто вступление, а лейтмотив, он возвращается в основном виде в шестом такте, а с девятого такта, орнаментированно варьируясь, звучит до самого конца; сам же «орнамент» рисует то, как бежит и плещет струя. «Изобразительно» звучит и партия голоса: в первых двух фразах преобладает спокойное движение четвертями, а от слов «и дрожащими листами» и т. д. в волнообразной мелодии — движение восьмыми и шестнадцатыми. Предпоследние два такта в партии фортепиано — почти буквальное повторение вступительных, так заключена в рамку любимая картина.

Следующий романс — «Дума за думой, волна за волной» (№ 3) — также миниатюрен, в нем 18 тактов. Шестистрочное стихотворение Тютчева, положенное в основу романса, озаглавлено «Волна и дума», и, думается, композитор отказался от этого названия потому, что в нем потерялась бы музыка самого стихотворения. Оно так музыкально, что музыка вроде бы ему и не нужна. Но ведь и думы, теснящие сердце, и волны в безбрежном море способны родить в любом человеке музыку, но каждый ли сумеет ее выразить?! Особенностью романса является неизменный однотактовый лейтмотив, проходящий в фортепианной партии, частично в параллельном звучании у голоса и в их полифоническом переплетении. Рождается он из тоскливых повторов ноты ля во вступительном двутакте к романсу, на этой же ноте как бы застывает первый слог слова «Дума» (пианиссимо на фермате). Так озвучивается, материализуется вечно существующее, вечно вопрошающее чувство-мысль. И длится мелодия, собственно, не мелодия, а тихая речь «про себя». Лишь на второй кульминации певец на миг «показывает» нам отчаяние героя и вновь уводит в вечность, а вдали — свет, иначе не был бы мажорным заключительный аккорд.