Елена Абызова - «Картинки с выставки» Мусоргского

В. А. Гартман. «Проект городских ворот в Киеве. Главный фасад»

простота ритма, лапидарные, крупные мазки ясных красок придают музыке широту и величавость. «Русское» проявляется в ней и через гармонический стиль (характерная мягкость и ладовая многозначность аккордовых соотношений), и через вариантный способ развития: каждое последующее проведение темы раскрывает все новые оттенки колокольных звучаний.

Вторая тема имеет хоральный склад, она напоминает церковное пение и звучит как неожиданное вторжение холодноватого, отстраненного колорита после мощных ярких красок, что образует ярчайший театральный эффект.

Сопоставление этих образов происходит дважды, затем вступает «колокольный перезвон». Он существенно расширяет наше представление о возможностях фортепиано. Инструмент у Мусоргского обладает звуковой палитрой настоящей звонницы! Сначала гулко ударяет большой главный колокол, затем вступают средние, включаются малые колокольцы — и в их перезвоне отчетливо выступает мелодия первоначальной «Прогулки».

В заключении пьесы достигается грандиозный масштаб звучания. В этом почти оркестровом изложении обе темы финала сближаются, объединяются на общей гармонической основе. И тут-то выясняется, что они построены из одного материала, который как бы поворачивался разными гранями, а в итоговом проведении совместил в себе черты обеих тем.

«Богатырские ворота» — финальная вариация «Прогулки», воплощающая образ мощной силы. Это символ любви к родине, веры в народ, в его будущее, в жизнь.

«Картинки с выставки» — это золотой фонд русской классики. В этой сюите очень чувствуется «кучкистская» закваска, которую композитор приобрел в кружке передовых музыкантов, получившем название «Могучая кучка», или «Пятерка». Принципы реализма и народности, воспринятые Мусоргским в молодые годы и оставшиеся для него святыми на всю жизнь, проявились здесь в правдивом отражении жизненных явлений и в глубинной народности музыкального языка. Характерные элементы русского фольклора слышатся в строе мелодий Мусоргского, в богатстве ладовых красок (характерная ладовая переменность), в свободе метрики и фразировки, в гармонии (типично русская плагальность, смягченность гармонических тяготений).

Пристрастия Мусоргского как оперного композитора сказались здесь в конкретной наглядности, живописности миниатюр. Многие пьесы цикла напоминают театральные сцены. «Лимож», например, звучит как жанровый оперный эпизод, «Балет не вылупившихся птенцов» — как шуточный вставной номер, а «Два еврея» — как диалог ярко характерных персонажей.

Это действительно картинки: музыка Мусоргского здесь красочна и ярка, как живопись. Исключительная наблюдательность, способность улавливать самое характерное в облике людей и предметов часто выливалась у Мусоргского, по свидетельствам его современников, в блестящие импровизации — не только музыкальные, но и актерские. Надо было видеть, вспоминал Стасов, как Модест Петрович выступал в домашних спектаклях; он исполнял свою роль «с такой жизнью, веселостью, с такой ловкостью и комизмом пения, дикции, поз и движений, что заставил хохотать всю компанию своих друзей и товарищей». Артистический талант, по-видимому, был у Мусоргского незаурядный.

Наблюдательность истинного художника, способность к преображению жизненных явлений в художественные образы характернейшей лепки роднили Мусоргского с Н. В. Гоголем. В. Г. Белинский сказал: «Гоголь не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определенно, рельефно выражает у него мысль, и тщетно бы хотели вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли. Это значит иметь слог, который имеют только великие писатели...» То же относится и к Мусоргскому. Когда А. К. Лядов взялся за доработку оперы Мусоргского «Сорочинская ярмарка», то почувствовал: «Оставишь как сам он написал — нескладно и неправильно, наведешь порядок — не Мусоргский». Как на Гоголя нападали за низменность, грубость слога, за «неприличие его выражений и дурной тон», так и Мусоргского критиковали за неправильности в гармонии и голосоведении, за резкость и непривычность звучания, которые казались «музыкальной грязью». Упреки в недостатке профессионализма преследовали композитора всю жизнь и даже долгое время звучали после его смерти.

Оригинальность построения «Картинок с выставки» создала практически уникальный по форме образец программной сюиты. Для того чтобы серию таких ярких, выпуклых и разнохарактерных образов слить в неделимое, органичное целое, от композитора требовалось исключительное чувство формы, ощущение единства частей целого. Воспринимая сюиту прежде всего как цельность, Стасов назвал ее «большой фортепианной пьесой из нескольких номеров». Внешняя сторона «секрета» ее слитности в том, что она одновременно и сюита, и рондо,— крепкая форма, спаивающая контрастные составные элементы возвращением одной главной музыкальной темы («Прогулки»).

Сам Мусоргский в письмах к друзьям называл пьесы из «Картинок» intermezzo; по-видимому, роль «Прогулки» он считал ведущей и форму целого трактовал как рондо. Интересно, что рондообразность сюиты скрыта не только в масштабе всей композиции, но и в иных планах. Например, сами проведения «Прогулки» чередуются по принципу рондо: основной ее характер, спокойный и эпический, оттеняется эпизодами лирических вариантов (ре минор — после «Быдла», соль-диез минор — после «Катакомб»). Да и в тональном плане всей сюиты рондо-образность слышна отчетливо: опорные тональности си-бемоль мажор и ми-бемоль мажор, оттеняясь новыми, свежими ладовыми красками, постоянно возвращаются. Такая сквозная, многомерная рондообразность отражает принцип организации целого в строении мелких частей и связана с высшей естественностью музыкального развития.