Елена Абызова - «Картинки с выставки» Мусоргского

Гартман сделал рисунок-эскиз бронзовых настольных часов, украшенных разноцветной эмалью. Часы изображают изящную, аккуратную избушку на курьих ножках, и эти курьи ножки — единственная деталь, определяющая ассоциацию с образом Бабы-Яги. Истинно народная Баба-Яга — «ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос»— явно не вписывается в это изысканное жилище.

Мусоргский увидел образ Бабы-Яги именно в гротескном, сказочнонародном понимании; для него это образ мощной «нечистой силы», сметающей все на своем пути. Как и в русском фольклоре, такая Баба-Яга устрашает, но человек оказывается сильнее ее.

В. А. Гартман. «Избушка Бабы-Яги на курьих ножках. Часы в русском стиле»

Как часто бывает у Мусоргского, наглядность и пластичная выразительность музыки вызывает зрительную ассоциацию — полет Бабы-Яги в ступе. Вступление создает ощущение первых импульсов зарождающегося движения: сначала возникают два первых толчка, два удара в резком столкновении звуков большой септимы. Через паузу этот стук повторяется, движение постепенно набирает силу. Найдя наконец свой определенный ритм и точку опоры (звук соль), ритмический «топот» приобретает размах и инерцию механистичности, становится остинатным, строится на повторении одного и того же мелодико-ритмического оборота. Резкие «кляксы», несуразные сопоставления контрастных гармоний характеризуют небрежность, «растрепанность» облика Бабы-Яги. Формирующаяся на гребне динамического подъема мелодия проста, элементарна, полна лихой и разгульной силы. Ее победоносное звучание — это центр первой части пьесы: после торжества этой темы движение достигает апогея и сворачивается, затаивается.

Средняя часть выдержана в совершенно ином характере. Возникает сравнение с картиной волшебного ночного леса, вспоминается импрессионистическая звуковая картина А. К. Лядова «Волшебное озеро» (1909 г.). Кстати, именно Мусоргский заметил молодого Лядова и писал о нем в письме к Стасову: «По музыкальной части произошло: появился новый, несомненный оригинальный и русский юный талант — сын Конст. Лядова, ученик консерватории... Воистину талант!» Оркестровые пьесы Лядова «Баба-Яга», «Волшебное озеро» и «Кикимора», продолжающие «сюжетную линию» «Бабы-Яги» Мусоргского, написаны в начале XX века. Примечателен, однако, и параллелизм в выборе программы, опирающейся на мотивы русской сказочности, и сходство в приемах музыкальной живописи.

Ощущение напряженного ожидания, ночные шорохи, неожиданный стук (преображенная тема «топота» Бабы-Яги) рисуются Мусоргским благодаря тремолирующему, трепещущему фону (в нем так и просвечивает возможная оркестровка для струнной группы). Тревожные затаенные стуки полны неустойчивости, неопределенности: гармония избегает благозвучия, а это лишает музыку ощущения прочности и спокойствия, мелодической опорой оказывается яркий диссонанс. Очень выразителен ритм — паузы тревожны и необыкновенно многозначительны. Переклички регистров, напоминающие эхо, звучат как таинственные голоса ночного леса.

С возвращением первой темы выстраивается классическая трехчастная форма пьесы. Поэтическая картинка стирается под мощным напором начальной активной темы. Очень рельефна заключительная «фортепианная каденция»; октавное движение сначала обрушивается вниз, а затем стремительно взвивается — Баба-Яга улетает в ступе.

Эта пьеса Мусоргского во многом предвосхищает фантастику раннего Прокофьева («Наваждение»). «Баба-Яга» в цикле «Картинок» является вторым чисто русским образом, по словам исследователя творчества Мусоргского Э. Л. Фрид, «знаменует как бы возвращение на родную землю после странствий по чужим краям». Смысловая арка связывает «Бабу-Ягу» с первой «Прогулкой», создающей образ Руси, русской песенности, светлого простора. Но «Баба-Яга» — персонаж фантастический и все же негативный. Позитивный образ в апофеозном финальном звучании воплощает последняя пьеса цикла — «Богатырские ворота».

Прообразом финала сюиты послужил гартмановский проект городских ворот для Киева. Работа была представлена художником на конкурс, проходивший в 1869 году, но не увенчавшийся успехом. Проект Гартмана был выдержан «в древнерусском массивном стиле с главой в виде славянского шлема». Стасову, да и всем его друзьям-музыкантам, нравились и надвратное архитектурное украшение в форме русского кокошника, и низенькие колонны, как бы ушедшие в землю, воплощающие мотивы старины. Образ древнего Киева — столицы первого русского государства — представлялся многим прогрессивным деятелям прошлого века символическим образом родины.

Пьеса Мусоргского во много раз превзошла по художественной силе акварельный эскиз Гартмана. Она воспринимается как развернутая фреска, рисующая народное празднество, как мощный оперный финал. Ее светлое гимническое звучание напоминает заключительный апофеоз из «Ивана Сусанина» Глинки. Торжественное оркестровое звучание фортепиано сходно с колокольным звоном (у Глинки он тоже есть, только настоящий, оркестровый). Неторопливое движение,