Наринэ Абгарян - Вальс в четыре руки

Была у нас в группе девушка Лиля — высокая, волоокая, замедленная. Училась она ни туда ни сюда и, возможно, дошла бы благополучно до диплома, но случилась у нее великая любовь, да такая, что учиться Лиля перестала, на занятия вообще не ходила, и стали ее отчислять по всем предметам. Семейство закатило ей скандал с выволочкой, но и это бы не помогло, кабы не жених, который провел суровую беседу и переломил ситуацию. Лиля забегала по педагогам, и ей дали шанс.

Как вы догадались, речь пойдет об экзамене по концклассу, программу которого Лиля добросовестно накануне выучила, показала педагогу и в день сдачи явилась в институт.

На экзамене требовалось сыграть хоровую партитуру, прочесть что-то внезапное с листа, потом это же протранспонировать (то есть сыграть, начав с другой ноты) и отыграть произведение с иллюстратором. Иллюстратор — это тот, кто будет петь вам произведение, стало быть, надо заранее договариваться с приятелями-вокалистами, репетнуть пару раз. Вокалисты важничали, набивали себе цену, но, с чувством собственного достоинства, соглашались. (Кто работал с вокалистами, знает, что те не любят ничего делать ни с наскока, ни на авось — они публика неповоротливая и требуют серьезного отношения к себе.)

И вот перед самым экзаменом заходит Лиля к педагогу, только изготовилась играть, как та ее спрашивает:

— А где твой иллюстратор?

— Кто?

— Кто тебе поет?

— Что поет?

— Твою вещь. Кому ты аккомпанируешь?

— Как кому?

Педагог мгновенно оценивает ситуацию и впадает в истерику на предмет, что если Лиля не уговорит кого-нибудь спеть, то до экзамена (а это через двадцать минут) допущена не будет, что всему есть предел и позориться она, педагог, не собирается.

Плачущая Лиля вышла в коридор и наткнулась на меня.

— Ты чего плачешь?

— Меня к экзамену не допускают.

— Почему?

— У меня нет иллюстратора.

— А где он?

— У меня и не было, я не зна-ала-а...

— Как не знала? А как же экзамен сдавать, кому аккомпанировать-то?

— Я не знаю.

— Ну ты даешь!

— Она сказала срочно найти кого-нибудь, или не допустит.

— А что петь?

— «Под луной золотой» Дунаевского, вот, дуэт.

— Дуэт?! — ужаснулась я, глядя в ноты. — Это же двоих надо?! Ты бы еще квартет из «Риголетто» взяла.

— Я не брала, — всхлипнула Лиля, — мне дали.

— Не реви. Двоих необязательно, главное, для мелодии кого-нибудь найти, придираться никто не будет.

— А ты не споешь? — с надеждой спросила она.

— Ты что?! Я вообще не пою, да и тут для сопрано, мне высоко. Сейчас поищем кого-нибудь из сопран, погоди, не реви.

Подхожу к кучке вокалистов и объясняю ситуацию, выручите, мол, иначе человека сейчас отчислят. Вокалисты спрашивают, что петь, и нахохливаются:

— Нет, мы с ходу не поем, это несерьезно.

— Где вы тут серьезное увидели? Это же для проформы — она свою часть выучила, а что вы там споете — неважно, ее уже не выгонят.

— Мы в капустниках и балаганах не участвуем.

— Ну какой балаган? Ее сейчас отчислят!

— Нет. Петь с ходу? Нет.

— Да чего там петь-то? Не Чайковский же! Вас послушать, так все прям оперные певцы, а как человека выручить, так никто не может? Один куплет всего, там же нечего петь!

— Вот сама и пой тогда, раз нечего.

— Да я бы запросто! — нагло соврала я. — Но там для сопрано, а я меццо.

Народу в коридоре было немного, нас все отшили, и неизвестно, чем бы все закончилось, но на лестнице появилась Шкловская.

— Анна! Как здорово, что ты здесь, спасай!

Я сцапала Анну и объяснила ей ситуацию. Она испугалась. Нет, заметьте, она не отказала — она обреченно испугалась. О том, чтобы бросить Лилю, речи не было. Дело в том, что Анна боялась петь одна. Тогда еще мы питали надежды, но несколько лет спустя уже знали точно, что она не может солировать. Голос у нее был очень красивый — высокий, нежным хрусталем переливающийся колокольчик, но сделать из нее солистку не смог никто. Наш дирижер подговаривал хористок по очереди замолкать, чтобы она не почувствовала подставу и пела дальше, но, как только она замечала, что ее никто не прикрывает, ее клинило, и она намертво останавливалась.

Анна начала причитать, что боится одна петь, да еще с листа.

— Ас кем-нибудь?

— Как «с кем-нибудь», в каком смысле?

— Это дуэт. Я спою с тобой.

Анна недоверчиво посмотрела на меня.

— Слушай, ну что там петь? Сейчас выучим, это же не концерт, ну прикинь, ее отчисляют! Завтра Чижику расскажем, она умрет: две пианистки пели, когда все вокалисты по кустам разбежались, а дирижерка им аккомпанировала! Давай, время идет, нам через десять минут выходить!

Мы взяли листочек и начали петь произведение, о существовании которого до этого момента даже не подозревали.

— Стой! Лиль, ты когда в начале свое вот это заканчиваешь и даешь нам вступление — тАм-ти-тА-ти, тАм-ти-тА-ти, — ты не замедляй, а то мы не знаем, как вступить: я ее жду, она меня и еще тебя ждем. Играй ровно, как на швейной машинке, мы встроимся.

Лиля дает вступление и в искомом месте опять замедляет.

— Лиль! Ну не замедляй ты тут! — закипает Анна. — Играй ровно!

— Как ровно? Им же нужно дать взять дыхание!

— Кому «им»? — насторожилась я.

— Певцам.

— Лиля! Смирись!!! Мы твои певцы — первые и, наверное, последние, других у тебя не будет никогда! А нам тут ничего не надо — играй ровно!

— Хорошо, — прошептала Лиля и заиграла.

Мы запели без слов, чтобы запомнить мелодию.

— Ты меня сбиваешь, — останавливает Анна, — дай я одна спою.

Ну ладно, давай, мелодия тут главное, с этим не поспоришь, я могу хоть остановиться вовсе, главное, чтобы она мелодию вела, остальное не так заметно.

Потом прошлись вместе. Мне трудно: мелодию все-таки легче запоминать, а у моей партии логики меньше. Вцепились в листочек, поем.

— Лиля! Ну какого ты теперь здесь замедляешь?! И так медленно! Мы тянем самую высокую ноту, еще и на «и»?! Тут надо побыстрее, чтобы не сорваться, а ты тянешь! Не видишь, им трудно?!

— Кому «им»? — захлопала ресницами Лиля.

— Певцам! — рявкнули мы синхронно. — И вообще, не можешь всё играть побыстрее? Тяжело тянуть.

— Мне моя сказала, что темп хороший, быстрее нельзя, — испугалась Лиля.

— Ну ладно, давай как сказала, а то потом заявит, что ты темп загнала, черт с ним, прорвемся.

Поем дальше.

— Слушай, где ты песню с такими идиотскими словами откопала? Это же кошмар:

— Это не я, это она мне дала, — прошелестела Лиля.

— Идиотизм получается: сидит комиссия — кучка пенсионерок, а мы их поучаем.

— Да ладно, «Не искушай меня без нужды» лучше, что ли? — примирительно возразила Анна. — Может, попробуем второй куплет?