Ася Калиновская - Грех

– Зачем мне пить? У меня потом голова будет болеть.

– Значит, пить буду один.

И пил рюмку за рюмкой, захмелел, взял Зайнап за руку и сказал:

– Я тебе скажу сегодня что-то важное и для тебя, и для меня. Хочешь знать, что?

– Говори, если это важно.

– Скажу. Только, Змейка, станцуй мне так, как ты умеешь. Разденься и станцуй, я тебя очень прошу!

– Ну что ты придумал, Петр? Тебя не было больше недели, теперь ты играешь в какие-то тайны и просишь, бог знает о чем! Не буду я раздеваться и танцевать не буду.

– Будешь! Если я сказал танцевать – танцуй! Сказал раздеваться – раздевайся!

Он швырнул Зайнап на кровать, стал стаскивать с нее одежду. Злоба перекосила его лицо, он был сильным, огромным и совершенно озверевшим. От ужаса и страха, что мать вмешается, она перестала сопротивляться:

– Не рви одежду! Я сама разденусь и станцую. Но это будет в последний раз, уходи навсегда!

– Все снимай! Голенькая танцуй!

В нем уже поднималось неукротимое желание овладеть девочкой, но звериная злоба самца, у которого отнимают самку, сдерживала его. Ему хотелось на прощание ее окончательно растоптать и унизить, чтобы она никогда не смогла забыть его безграничную власть над нею.

Он стал отхлопывать ритм; девочка, заливаясь слезами обиды, стыда и бессилия, стала двигаться, как в тумане, а он раскалялся все больше и больше.

Вдруг раздался стук в дверь, потом стук стал громче и настойчивее. Зайнап спешно натягивала халатик, пытаясь застегнуть его, но пуговицы никак не попадали в петли; растрепанная и заплаканная, она бросилась к двери:

– Кто?

– Кто там? – встревоженным эхом повторила мать из своей комнаты.

– Откройте, это Виктор. Мне срочно нужен Петр.

Зайнап, застегиваясь и поправляя волосы, открыла дверь, позвала:

– Петр, к тебе Виктор пришел. Спасибо, что ты пришел, уведи его, – со слезами на глазах попросила девочка.

Петр, увидев Виктора, ухмыльнулся:

– Что ж не дал мне на прощанье полакомиться? Ах, слово я тебе давал? Так оно ж нигде не записано! Змейка, уезжаю я завтра. Навсегда. Зашел к тебе попрощаться, а вот друг не велит. Ладно, будь здорова. Меня можешь забыть. Забудешь? Нет, не забудешь, горяченькая моя!

Сильный удар в челюсть свалил Петра с ног! Он опешил, не думал, никогда даже не предполагал, что Виктор такой спокойный и рассудительный, даст ему в морду!

– Ты чего? Ты чего? – поднимаясь на ноги, спрашивал он. – Из-за этой узбечки морду бить? Да я таких… – не успел закончить, получив еще одну крепкую затрещину.

Мать на шум вышла из своей комнаты, переведя взгляд с Петра на Виктора, Зайнап, спросила:

– Что тут происходит? Что вы делаете?

– Мама, Петр уезжает в Москву. Навсегда. Он зашел попрощаться, но слишком долго задержался, ему напоминают, в какую сторону нужно идти.

И обернувшись к Петру, сказала спокойно, настолько спокойно, что сама удивилась:

Опешивший Петр, заикаясь, заговорил:

– Ты, девка! Что это ты разговорилась? Знаешь, чего ты стоишь? Я тебя ему… – удар огромной силы не дал ему закончить.

Виктор взял его за загривок и вышвырнул за порог, оглянулся:

– Извините, и ничего больше не бойтесь. Вы его никогда не увидите. И я вас в обиду никому не дам. Извините!

Утром в девять Петр стоял перед командиром с распухшим разбитым лицом.

– Мать честная! Кто это тебя так на прощание отделал? Дружки твои? А если кто-то мой – звездочку ему на погоны добавлю! Катись в свою Москву, еще на одного гада в штабе прибавится. Для папаши что-нибудь придумай, чтоб не подумал, что я тебя так разукрасил. У меня алиби – я с проверяющими сутки по объектам ездил, – засмеялся командир.

Виктор пришел в выходной день, спросил, что надо сделать по дому. Мать, обессиленная болезнью, смертью Азиза, несчастной судьбой своей младшенькой, уже ничем не интересовалась, ничего по дому не делала – ни желания, ни сил у нее не осталось.

Зайнап удивилась приходу Виктора, не ожидала, что он ею заинтересуется. Она была уверена, что Петр ему все-все рассказал – и о ребенке, и о новогодней ночи, и об их теперешних отношениях. Удивилась сильно, но гнать не стала, она вспомнила, как бережно он брал ее под руку, как исподтишка бросал на нее страдальческие влюбленные взгляды. Пришел и пришел. «Только напрасно он надеется, что у них будут такие же отношения, как с Петром, – думала девочка. – Хватит, поиграли в любовь!»

Но Виктор спокойно, как хороший брат, взял девочку за руку и спокойно спросил:

– Так что нужно по дому сделать? Ты не пугайся, я ничего плохого не замышляю. У меня весь день свободен, давай делом займемся.

Они вместе успели побелить дом, Виктор подремонтировал уже совсем ветхий заборчик, подстриг сухие ветки на винограде, помог собрать овощи в огороде. От обеда, приготовленного Зайнап, отказался, но мать, впервые увидевшая его несколько дней назад, сразу прониклась к нему симпатией и доверием, сказала:

– Давай, сынок, мой руки, и все вместе поедим.

Зайнап с удивлением вскинула на мать глаза – та почти за полгода знакомства с Петром ни разу сама не пригласила его к столу, а уж сынком назвать? А Виктора назвала.

Парень покраснел от этой неожиданной ласковости, ответил еще более неожиданно:

– Хорошо, мама, сейчас доделаю дело и будем обедать.

Он стал появляться чаще и чаще, иногда бывал в городе по делам службы – тогда забегал на несколько минут, заносил какие-то продукты, целовал мать в щеку и передавал привет Зайнап. Никаких посягательств на близость Виктор себе не позволял. Узнавая девушку все ближе, он все больше любил ее и очень боялся обидеть нечаянным словом или поступком. Правда, время от времени он вспоминал Петра, его сальные смакования в рассказах о близости с Зайнап. А то вдруг вставала в памяти картина, когда Зайнап открыла ему дверь, чуть прикрывшая наготу коротким халатиком, взъерошенная, с неубранными волосами – у него в этот момент сердце заходилось от ревности! Он честно пытался соблюдать данное самому себе обещание – никогда не вспоминать о негодяе, и тем более о его взаимоотношениях с Зайнап. Но дать обещание легче, чем его сдержать. Он был мужчиной, а мужчина всегда ревновал, ревнует и будет ревновать, особенно если прошлое было. А оно было…

К декабрю Виктора повысили в звании и должности. Служил он ответственно и честно, повышение заслужил. И командир ему симпатизировал за его честное служение, а еще больше – за человеческую порядочность, за то, что не убоялся парень и отделал подлеца как настоящий мужик, за то, что стал он верным другом и помощником оставленной девушке и ее матери. Напрасно генерал упрекал его, что отец-командир не знает, что у него творится, что не усмотрел за его сыном. Все они с замполитом знали о своих подчиненных, об их семьях, детях. Иногда кого-то «подправляли», ставили на путь истинный. А о лейтенанте Шипитько он лично походатайствовал и действительно звездочку дал обещанную, за службу и за смелость – знатно он поучил генеральского сынка!