Марина Ефиминюк - Магические ребусы [СИ]

На площади для вылетов, освещенной яркими магическими фонарями, гуляли пронзительные ледяные ветра, а народ, словно нарочно, поднимался по трапу медленно, как длинная гусеница. Я успела налюбоваться и на то, как носильщики загружали в трюм дорожные сундуки, и на маленькую вертлявую собачку в руках дамы впереди. Надо сказать, на очень чудную собачку в горошек, просто как спина Дживса во время испытания. Зверушка все время норовила вырваться из рук хозяйки и смотаться в далекие дали, видимо, чувствуя, что на земле шансов на выживание больше, чем в летающей посудине.

— Буся, не вертись, — манерным голосом дама призывала питомца к порядку, но тот, как любое умное животное, прислушивался исключительно к инстинктам.

Сказать откровенно, я от души понимала пятнистого Бусю: мы-то поднимались на корабль по cобственному желанию, а его никто не спрашивал. И то, что инстинкты заставляли песика бежать, прямо сказать, напрягало.

— Замерзла? — тихо спросил Илай.

— Нет.

На cамом деле меня потряхивало, но не столько от холода, сколько от нервов.

Наконец мы взошли в корабль, спрятавшись от ветра, и спустились на нижңюю палубу, представляющую собой зал с редкими круглыми окнами и широкими скамьями для пассажиров. Парни убрали багаж в открытые глубокие полки, нависающие над головами, мы заняли свои места. На соседнюю скамью уселась семья из четырех человек: мать в черной шляпке и завязанной на груди крест-накрест шали, полноватый отец, по виду гораздо старше супруги, и двое пухлых мальчишек возраста ученикoв младшей школы.

Едва юнги закрыли на засовы и опечатали заклятьями дверь, а на весь саркoфаг — божечки! — корабль объявили о взлете, мать семейства громко, точности в манере Тильды, призвала:

— Помолимся!

Семейство дружно прикрыло глаза, опустило головы и, по всей видимости, принялось молиться. Кoрабль вздрогнул, отрываясь от платформы и начал подниматься в воздух. Я слепо нащупала сидящего рядом Форстада и попыталась сжать его руку, но почему-то впилась в ногу.

— Все будет хорошо, — усмехнулся он, отдирая мои пальцы от своей брючины и заключая в теплый кокон ладони.

— Но помолиться не помешает! — грозно отрезала дама, хотя по всему было заметно, что летать она не боялась.

— Слышишь, не отвлекай хороших людей от благих дел! — прошипела я. — Если они сойдут на землю, то и мы тоже.

— Главное, чтобы они не вознеслись, — пробормотал он под нос.

Слухом дама оказалась не обделена, и с молящейся стороны донеслось категоричное:

— Во время разговора с богами следует хранить молчание!

— Согласен, — вздохнул Илай и, заработав суровый взгляд, поспешно исправился: — Я хотел сказать: во истину.

Корабль завис над землей. Сквозь изогнутый толстый кристалл, вставленный в оконце вместо стекла, я видела, как внизу блестели фонари. Посудина дернулась, когда с резким звуком раскрылись крылья, и начался полет. Οщущения были странные, словно мы действительно плыли по воде. К счастью, морской болезни у меня не обнаружилась, хотя я была готова дать руку на отсечение, что всенепременно испытаю дивную гамму ощущений, раз уж таковая существовала в природе.

Сгустившееся во время взлета напряжение спало, пассажиры расcлабились, заговорили, кто потише, кто погромче, некоторые надеялись ночь поспать. Свободных широких лавок было хоть отбавляй: занимай, разувайся и укладывайся, а если рост не позволяет, то можно и колени поджать. Собственно, именно так поступили мужички, сидевшие перед нами.

— Помолимся на сон грядущий! — неожиданно объявила мать семейства, когда оно, это самое семейство, уже расслабилось и не ожидало подвоха.

Отец, видимо, придремавший ещё в первом заходе, резко поднял голoву и захлопал глазами:

— Рыбонька, да ведь только что…

— Забыл, чтo сказал духовник?

Судя по недоуменной мине мужчины, он вообще забыл, что у благоверной имеется какой-то духовник, но, видимо, относился к ее религиозным заскокам с ироничной терпимостью взрослого состоявшегося человека, поэтому вопросительно изогнул брови, намекая, что готов выслушать нотацию. Нотация ждать себя не заставила.

— Нет повода не помолиться! — напомнила мать семейства. — Думаешь, удачный полет упадет на нас с неба?

— Лучше пусть упадет удачный полет, чем мы, — вздохнула Тильда.

Осознав, какой каламбур выдала, женщина почему-то покосилась на Илая, хотя он молчал, потом недовольно цыкнула на детей и прикрыла глаза. Квартет притих, то ли задремал, то ли действительно принялся воздавать благодарности.

От плавных покачиваний корабля и духоты меня сморило. Я начала клевать носом и сквозь дрему почувствовала, как Илай подставил плечо, позволяя использовать его в качестве подушки.

— Мама, — прозвучал плаксивый голос одного из мальчишек, — мне есть хочется.

— И мне, — подхватил второй.

Соседи бодренько завозились. Сквозь полуприкрытые ресницы, я наблюдала, как они вытаскивали запасы из бoльшой корзинки для пикников. Зашуршали оберточной бумагой, разворачивая поздний ужин. Запахло чесноком, хлебом, свежими огурцами и копченой грудинкой. Только один из мальчишек открыл рот, чтобы с аппетитом вонзить зубы в большой кусок хлеба с сыром, как мать строго велела:

— Помолимся!

Бедняга с унылым видом почмокал губами, тяжело вздохнул, что-то быстро пробормотал и снова открыл рот…

— Все? — возмутилась матушка. — Вспомни, что говорил наш духовник.

— Что нельзя детей морить голодом? — уронил Илай, нарочито отвернувшись к слепому окну.

— И лезть со своим уставом в чужой монастырь! — отрезала дама, и в этом я с ней была абсолютно согласна, но на мальчишку, облизывающегося на бутерброд в руках, было больно смотреть.

Некоторое время семья с аппетитом трапезничала: прихлебывала, почавкивала, рвала оберточную бумагу, шумно выяснив, что отец забыл прихватить салфетки. Мать, вновь сославшись на некого духовника, даже мужу категорично запретила вытирать пальцы о батистовый платок и, не дайте боги, о штаны. Наконец успокоились. На нижней палубе воздушного судна, несущегося по небу к южному берегу королевства, наступило долгожданное сонное безмолвие.

— Мама! — вновь раздался в тишине плаксивый голос. — Мам! Ну, ма-ам! Мне надо в туалет.

— И мне, — естественно поддакнул второй паренек.

— Я говорила, что неприлично называть уборную туалетом. Надо говорить: комната для мальчиков, — нравоучительно проговорила эта страшная женщина. — Но сначала…

— Только не заставляй их молиться! — хриплым голосом перебил ее мужичок, пытающийся подремать на лавке среднего ряда и вынужденный терпеть беспрерывную возню.

Подозреваю, что только его замечание спасло малышню от конфуза. В конец палубы они удалились без лишних воздаяний высшим силам и упоминаний некого духовника, которого ненавидел уже не только отец семейства, но и вся нижняя палуба небесного сунда. Молельщик, поди, измучился икотой. Пока они ходили туда-сюда, я окончательно уснула, сладко прижавшись к Илаю.