Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Никем и никогда! Просто положено. Изначально. И все! Подчинение, преклонение, беспрекословное исполнение. Это вам, плебеям, нужно обосновывать — что, кем и зачем. Нам ничего обосновывать не надо, нам просто положено!

И до сих пор они такими остались! На этом основана вся монархическая идея! И ее до сих пор поддерживает множество людей. Отчего?! Не иначе как от изначального душевного лакейства. Ладно — Дмитриевы современники, но мы-то с вами в каком веке живем?! Ведь были Гельвеции, Гольбах, Руссо, Вольтер... Нет! До сих пор: им положено! Тьфу!!!

Вот и Кейстут... Ему бы руки целовать тому парню, кто его от немцев увез. Ну не целовать, но хотя бы пожать... Так нет! Он спрыгнул — и ножку в сторону! И кулачок в бок! Конечно, сдвиг в нем какой-то все-таки, видать, случился...

Кейстут никогда не испытывал унижения плена. А пожил и повоевал он ведь — ого-го! И вот его теперь сбросили здесь с седла как падаль, перед какими-то сопляками! А он должен быть им благодарен! Кейстут готов был зарезаться, лишь бы не смотреть в глаза своим спасителям. Слава Перкунасу — темень! Сейчас, как это ни парадоксально, он был в отчаянии, что его вызволили. Ведь в плену он был пленником. А теперь?! Что он должен делать теперь?! Он проиграл битву! И он жив и здоров! И по гроб кому-то обязан, потому что отбит у немцев!.. И стоит как последняя сука!.. Перед кем?! Кто это, кстати?

У Кейстута мутилось в голове, он не находил слов...

А тьма стояла над полем. И всадники стояли вокруг него тихо. И все было тихо. И все смотрели на него. И ждали. Тихо.

Они на конях, а Кейстут ковырял босой ногой холодный сырой песочек. Он дернул плечом:

— Главный где? Кто?

Воины помалкивали, все как-то сразу уже и застеснялись — вон какого зубра выручили, а сами и не поняли, осрамились, обидели... Но Дмитрий, скрученный обидой за проигранную битву, за бездарную диспозицию, за то, что ни к кому не прислушивались, за гибель деда, наконец, за все предыдущее — не торжествовал, нет! — просто не испытывал, не мог испытывать никакого почтения к вдруг появившемуся Большому Князю. Они остановились вокруг него в ожидании: Вингольд, Станислав, Гаврюха и Дмитрий, а Кейстут стоял в центре, белел рубахой и уже командовал:

— Главный — ко мне! Сколько у тебя сил? Доложи!

Да, хорошо, что было темно. Сколько эмоций высветило бы солнышко на этих лицах! Как смотрели на «ценный» свой трофей Вингольд, Станислав, Гаврюха? Улыбались ли, морщились? Дмитрий не улыбался, катал желваки на скулах: «Сволочь! Его из дерьма вытащили, так он же сразу и командовать! Битву просрал — и опять лезет! Да где ж у тебя совесть, гад?!»

— Ты чего, дед, разорался? Может, тебя еще в брюхо ткнуть?

Кейстут умолк, как на стенку наскочил. А свита Дмитрия онемела: «Ого! Вот как вас! А и то! Почему бы и нет?!» Четыре коня пятнами чернели вокруг Кейстута, и он шагнул к тому, откуда исходила сила и эти дерзкие слова.

— Ты кто?

— Я племянник твой, Дмитрий.

— Олгердович?!

— Нет, Кориатович.

— Это ты с Бобром пехоте фланги прикрывал?

— Я.

— Что же ты себе позволяешь, племянник?! Коня мне! Сколько сил у тебя есть — все в кулак! Приготовиться к удару!

— Сколько сил у меня есть — все мои. А ты охолони... штаны надень. Ты сегодня уже наударялся.

— Что-о-о?!! Да как ты, сопляк, смеешь?! Коня! Коня мне!!

— Гаврюха, коня князю. А то «бецелы» отморозит... Кейстуту подводят коня, но он вдруг умолкает, стоит, мешкает...

— Где князь Олгерд? Ведь это он вас послал?

— Никто нас не посылал. И где князь Олгерд, мы не знаем. Отступает где-то... Далеко. Останься мы с ним, были бы теперь кто — там, с дедом моим, — жест на небо, — а кто там, — жест в сторону немцев, — с тобой...

— Что, Бобер убит?!

— Убит.

Кейстут наконец садится на коня. Долго перебирает поводья, трет лоб ладонью.

— Так, значит, ты сам? С одним своим полком?!

— Да-

— Да-а... Отчаянный ты парень. Как же ты додумался? Как решился?

— Чего там додумываться, когда битва проиграна. Надо было хотя бы преследование пресечь. К тому же... дедова кровь отмщения требует.

— Жалко Бобра. Сильный был воевода. Мир его праху.

— Да уж... Не чета некоторым. А все из-за... — Дмитрий обрывает фразу, дергает головой:

— Ну! Чего стоим? Вперед! Марш!

Полк трогается. В темноте тут и там слышится то тихо, то громко испуганное и жалобное ржанье — брошенные кони чуют собратьев, сбегаются со всего поля, жмутся к людям, не надо их и ловить.

Кейстут молчит недолго:

— Послушай, племянник, надо спешить.

— Как? Ты вокруг видишь что-нибудь? Место незнакомое, неровное, попортим коням ноги, да и все. И куда теперь спешить? Зачем? Погони долго не будет.

— Я бы не спешил, если бы ты, твой полк, подчинились мне.

— Что, опять туда?

— Непременно! Я знаю их расположение, знаю, как лучше подойти. Пока они не опомнились, можно так трахнуть, что до самого Мальборка не остановятся!

— К утру опомнятся. Уже опомнились. А мой полк слишком мал. Все, что можно было сделать, он сделал. Кстати: это ведь не мой полк, а князя Любарта.

За его людей я только перед ним в ответе, а теперь, после смерти Бобра, вдвойне.

— С огнем играешь! На войне не подчиниться старшему — за это голову снимают!

— Старший должен быть один. А то что-то много вас, старших...

— Да, старший — Олгерд! Но ведь я его главный помощник. Разве тебе это неведомо?!

— Где бы сейчас был этот главный помощник, не попадись он под руку моему Даниле...

Кейстут кипел, скрипел зубами, плевался даже, но что ответить — не находил. Ведь прав, кругом прав был этот молодец, выправивший вдруг безнадежное положение, да ведь еще же ко всему и спаситель!

— Ладно, я до Олгерда подожду! Что ты ему скажешь...

— А то же и скажу. Хотя, пожалуй, нет. Не буду я ему ничего говорить. Сам поймет, не маленький. Только где он, Олгерд?.. Ау! Не слышно! Всю ночь проищем, а то и завтра... Пожалуй, я и искать его не стану...

— Тогда дай мне десяток разведчиков, я попытаюсь его нагнать... Уж в этом-то ты мне не откажешь!

— Не откажу. Алешка! Алешка появляется из темноты.

— Возьми девять человек из сотни Вингольда. Видишь дорогу?

— Вижу.

— Проводишь князя Кейстута на Троки. Я не ошибаюсь, князь?

— Нет. Думаю, Олгердас пошел именно так.

— Проводишь до стана Олгерда. Оттуда немедля — в Бобровку! Понял меня? Только гонца пришли.

— Понял, князь! В Бобровку. А к тебе гонца.

— Не хочешь ли ты сказать, что уведешь полк к Любарту? — с тревогой спросил Кейстут.

— Зачем же? Этот приказ персонально ему. А нам следует осмотреться. Зачем бегать за Олгердом, если немцы раньше чем через сутки не начнут преследование?

— Не смогут, это верно.

— Тогда, может, и в принципе не стоит идти к Олгерду, а держать полк где-нибудь в сторонке, как занесенный кулак. Спрятанный... Как сегодня... А может, стоит и уйти... Большая война, по-моему, кончена.