Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Не серчай, князь, — раздался все тот же простовато-насмешливо-рассудительный голос, — сослепу да на халяву-то оно знаешь как...

И Дмитрий не удержался, заразившись хохотом разрядившегося напряжения стрелков.

— Неужели ни одного не оставили?! — поднял брови и тут же нахмурился Олгерд. На заходе солнца через три часа после подхода татар, он вызвал к себе старших командиров подвести итоги, и теперь они сидели в его шатре: Любарт с Дмитрием, Андрей и Константин Олгердовичи, Константин Кориатович, — и выслушивали последние указания.

— Всех в решето, Великий князь! — Дмитрий старался выглядеть виноватым, — со страху, да с азарта — у меня ведь небывальцев много.

— Хм! Слава Перкунасу, хоть у Андрея не так шустры оказались, а то пришлось бы среди ночи к ним тащиться. Но с другой стороны, значит, завтра они татар пощипают крепенько! А?!

— Должны! — уверенно говорит Любарт. — А что пленники сказали?

— То, что переправились они, это мне свои разведчики раньше донесли, по вашему, — Олгерд кивнул Дмитрию, — «Алешкиному» броду. Всего три тумена. Только тумены эти — не совсем тумены... Пленные каждый из них войском называют. И командиры — не темники, а лашкаркаши, ханы. Хан Деметр, Кутлук-бек-хан, Хаджи-бей-Карей, тоже хан. В общем, как и ожидали, как я вам говорил. Только... кто главный — непонятно, кто где встал — неизвестно, да, впрочем, и наплевать. Хотя эти, Андреевы, пленники — из войска Кутлук-бека, значит, у реки стоит он. Так вот: получается три самостоятельных войска, это тысяч по 12, не меньше, а может и за 15 перевалить. Так что давайте думать, паны начальники, пока время есть. Справимся?

— Что ж теперь думать? Думать поздно, бить надо, — говорит Андрей.

— Вот! — поднимает палец Олгерд, — Верно. Но теперь многое, очень многое от ваших стрелков будет зависеть. Татар больше! Теперь мы это знаем наверняка. И если они у нас еще стрелами народу выкосят, то совсем плохо станет. Тогда они нас просто задавят числом. Что загораживаться от их стрел задумали, то молодцы. Но вы носы не особенно задирайте, не думайте, что вы только умные. Загородку я и сам готовил. Только не лучников, а легкую конницу. Чтобы пораньше, да подальше от основного строя в сабли ошиблись, стрелять много не дали. Ну а со стрелками, гляжу, еще лучше! Видали, что Любартовы пацаны-небывальцы натворили? Завтра бы так! Только и от легкой конницы не отмахивайтесь! Она у меня впереди цепью встанет. Могу поделиться. Но с кем-то одним: либо с тобой, брат, либо с сыном.

— Поделись с Андреем, Великий князь, — спокойно, без паузы говорит Дмитрий, — ему нужней. У него стрелки слабее, арбалетов мало.

Андрей молчит.

Олгерд подождал недолго и поднялся:

— Так. Ясно без слов. Тогда всем отдыхать.

Когда Любарт с Дмитрием возвратились от Олгерда, в шатре их встретило общество: монах, полковники, Миколай со Станиславом, Константин со своими воеводами, сотники- «бобры», — все чинно сидели за столом, перед каждым стояла кружка.

— Что это?! — грозно кивнул на кружки Любарт.

— Квас, — тихо ответил за всех Вингольд, — а ты что подумал?

Прошелестел смешок.

— Чего это вы скалитесь, как на празднике, — ворчит Любарт.

— А как же, — опять за всех отзывается Вингольд, — никак, праздник завтра. Или отменили?

— Нет, не отменили. Митька! Сенька! На стол подавайте. Меду из того бочонка, что за сундуком, всем по кружке — и все! Дальше кто пить захочет — тому квасу! — Любарт усаживается во главе стола, Дмитрий рядом.

— Что?! И мне?! — вдруг как просыпается монах.

— Сенька! Отцу Ипату — жбан! — возвышает голос Любарт.

Застолье весело гудит. На скатерти появляется разная соблазнительная снедь. Уже и кружки наполнены медом. Но никто ни к чему не притрагивается, все чинно сидят и смотрят на Любарта.

— Ну, чего ждете? — недоумевает тот.

— Ждем, что скажешь, — смиренно откликается Вингольд. Меж сидящих опять бежит смешок.

— Ох, хлопцы, — пытается удержать строгое лицо Любарт, — чего скалитесь? Не рано ли?

— А чего грустить? Ты давай рассказывай, а мы посмотрим, плакать нам или того...

— Ладно. Вот командир, он все вам сейчас расскажет.

Дмитрий встает, берет кружку и тихонько пристукивает ею о стол. Улыбки сбегают с лиц, наступает тишина.

— Нового не скажу ничего. Все, как обговаривали раньше. Отец Ипат и вы — Антон, Петрас. Когда встанете на места, посмотрите: если татары окажутся близко, в пределах досягаемости, сразу начинайте бить, когда пойдут — не ждите! Ясно?

— Ясно, — отвечают Петрас и Антон, а монах, он один позволил себе лизнуть из жбана и уже набил рот, бормочет — не разобрать:

— Они фэва вы фыфко фали, а фыфхе мы их фуфули, ык фук офхехут фафхе.

— Прожуй, святой отец, мать твою ети! — возмущается Любарт.

Монах делает мощнейший глоток, потом глоток из жбана и повторяет внятно:

— Ффох! Я говорю: они вчера бы близко встали, а нынче мы их пугнули, вдруг дальше отъедут.

— Кто их знает... Может, не прочухали до конца? Да и шутка ли — обычаи и правила по ходу враз менять. Ладно, увидим на месте. Если же не достанете сразу, смотрите в оба, как пойдут. Подойдут на выстрел — сразу бейте, не мешкайте, никого не ждите, не подпускайте — бейте! И тут уж дай вам Бог! Чем чаще, тем лучше, если без суеты и не сослепу, конечно, тем больше шансов самим уцелеть. Ближе полусотни сажен не подпускайте! Подойдут ближе — уходите за прикрытие! Это приказ! Никакой самодеятельности! И не смейте мне в удальцов играть — башки поотрываю! Щиты на спину — и назад! Да, отец Ипат!

— Ффох! Ась?!

— Твое место на левом фланге, за прикрытием.

— Еще чего! Яй ще никогда ни от кого первым не бегал!

— Во-во, начинается. Ты не бегай. Ты шагом. Через прикрытие продерись, не застрянь. А то если со всеми пойдешь, пузом своим все проходы перегородишь и оставишь стрелков татарам на съедение.

Полковники фыркают. Кто в кулак, кто отворачивается, боясь обидеть почтенного человека, но монах не собирается ни обижаться, ни терпеть, ревет:

— Цыц, жеребцы! Я вам не мальчишка ледащий! И не воевода, которому стройность нужна — верхом скакать да воев гонять. Я Божий человек! И чего смешного нашли вы в чреве моем благообразном, — он любовно оглаживает брюхо, — богоугодном — не понимаю.

Полковники давятся и утирают слезы.

— А прятаться я все одно не буду!

— Ага! Еще арбалет на спину повесь... — кивает Дмитрий, — потом снимать как станешь, интересно...

Новый взрыв веселья за столом.

— Плевал я на ваши цацки! А вот мечом завтра помахаю! И никто мне не запретит! Я, может, всю жизнь ждал — вот этим вот, — он занес над головой свой кулачище, — да по татарской морде! (многие представили и содрогнулись). А ты?!..