Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Подъехал Любарт со свитой:

— С победой, Великий князь!

— И тебя, брат, с победой! Твоя заслуга в ней наибольшая. Ты татар погнал, ты их к реке прижал.

— Я что... Митька все устроил, чертенок! Если б не его арбалетчики, вряд ли бы мы их так скоро потеснили. Кстати, Дмитрий переправляется сейчас ниже по реке, хочет отрезать татарам путь к отступлению. Но у него всего пятьсот сабель, он просил поддержать его, чем можно.

«И тут обскакал, чертов сморчок!» — Олгерд выругался про себя и развел руками:

— Мои все в бою.

Ему вспомнился канун битвы, как планировали, кто советы давал: «Ведь везде твоей рукой этот сморчок водил, значит, и победа не твоя, а...»

И необыкновенно радостное настроение разом поблекло. И хотя сразу же скомбинировалось в голове успокаивающее: «А кто разберется? Кто будет разбираться? Даже сейчас! А уж потом и вовсе», — но «червячок» шевельнулся и уже не исчезал, и испортил Олгерду всю радость победы.

Разгром был обескураживающим. Татары потеряли половину войска. Почти 6 тысяч убитых, больше 7,5 тысяч раненых (это только попавших к литвинам!), еще около 3 тысяч набралось здоровых пленных, причем большая их часть была взята на том берегу. Когда переправившиеся и, казалось бы, уже спасшиеся воины увидели и здесь надвигавшуюся на них с тыла рать, многие в отчаянии побросали оружие. Среди них, правда, не нашлось ни одного знатного вельможи, вероятно, они отскочили в степь до того, как войско прижали к реке.

Литвинам достался целехоньким весь обоз. Сколько же было там добра! Да, богатенько жили эти «три Орды татарьских»...

Потери литвин падали главным образом на полки правого фланга. Около 2,5 тысяч убитых, из них почти 2 тысячи у Андрея. 4 тысячи раненых, из них около 3 тыс. у Андрея.

То есть Андрей и Константин Олгердовичи — их полки стояли впереди — остались практически без воинов. Эти ужасные потери показали (и так наглядно!), что было бы со всем литовским войском, не загородись оно от татарских стрел, не поработай так здорово стрелки.

Однако Олгерд, расположившись после битвы во вражеском лагере и собрав на исходе дня военный совет, не стал разбирать операцию и подводить итоги.

Он отводил всего день на то, чтобы перевести дух, похоронить павших, обиходить раненых и устроить пленных. Теперь главная цель была — Ябу-городок. До него необходимо было добраться как можно скорей. И не потому, что татары могли очухаться и подготовиться к его защите, а потому, что могли утащить все имевшиеся там запасы.

— Так, может, нечего тогда и день терять, а часть полков послать вперед прямо завтра? — Дмитрий подумал вслух.

— У тебя что, хоронить некого?

— Почему? Сорок шесть человек. Под сотню раненых. Легко. Ну а вот мой, Бобров полк, там вообще всего трое раненых. Так я их даже с собой могу...

Князья и воеводы завздыхали завистливо: вот как повоевал! Такая битва, а у него все целы!

Андрей сидел, черный от горя. Он ни на кого не смотрел, он силился собрать мысли в точку и никак все еще не мог осознать вполне и примириться, даже просто привыкнуть к тому, что его войско полегло, что за победу, за все, за всех заплатил он, а сам остался у разбитого корыта. Вряд ли у Константина настроение было лучше.

— Значит, победили и вперед? За добычей и пленными? А мы своими ребятами дорожку вам вымостили, и теперь? Мертвых хоронить, да пленных стеречь?!

Повисла неловкая тишина. Олгерд, помолчав, проговорил очень деликатно:

— К кому претензии, сын? Разве мы тебя бросили? Или подставили?

— Вы загородились!

— А ты? Кто тебе мешал? Ты подмоги просил? Хорошо еще я с легкой конницей догадался, а то бы вообще...

— И так — вообще, — махнул рукой Андрей, понимая, что, кроме как к себе, претензий предъявить не к кому. «И Митька, гад, как он уговорил меня с этими лучниками?! И я как петух молодой: сам! Сам! Надо было у него арбалетчиков просить! А теперь что ж... — вытирай сопли»...

— Я никого не виню.

— А мы разве не понимаем, каково тебе пришлось? И то, что выстояли, — геройски, молодцами, — тоже понимаем. И обидеть ваших воинов никто себе не позволит. А если кто и... забудется, я живо напомню! Из того, что сегодня захватили, возьми, что хочешь и сколько хочешь. Щедро награди всех, кто остался жить — они спасли битву! Но вперед как ты пойдешь? С кем? Так что да — тебе оставаться: пленных стеречь, мертвых хоронить, раненых на ноги ставить. Так вышло. В будущих трофеях ваша доля не пропадет, за это я ручаюсь, — Олгерд сделал ударение на «я».

— Трофеи — ладно. Людей вот не вернешь...

— Теперь это... только на будущее замета.

— Ну, теперь-то ты мне скажешь, почему доверил командование?

— Теперь скажу. Теперь можно.

— А утром нельзя было?

— Утром нельзя. Спугнуть боялся.

— Кого?

— Не кого, а чего. Удачу, конечно. Ты не понял, что ли?

— Понял. Потому и не приставал.

— Понимаешь, есть тип людей, которым в чем-то все время везет.

— А! Я из таких?

— Не перебивай! Некоторые полководцы и умны, и доблестны, и черт-те-чего еще... Семь пядей во лбу, все умеют, все знают, а как до битвы доходит, так... То то, то другое... Ну не прет и все! Ты заметил, как у Олгерда с Орденом? И ничего уж тут не поделаешь! Я абсолютно уверен, что он немцев, вот так, как сегодня татар, никогда не разобьет. А есть наоборот. Что бы ни стряслось, как бы ни сложилось, а ему — прет! И он никогда не проиграет! Вот я на такого и поставил. И видишь — не в проигрыше!

— А вдруг я х...ню какую-нибудь спорю и проиграю?

— Нет. Если человек соображающий так пошел, то нет! Война имеет свои законы, правила, которые даже великие гении не могут попрать. Это дело серьезное, и если уж кто им занимается, а особенно удачливый, никогда явной глупости не сделает.

— Не сделает? Точно?!

— Ну... если уж очень зазнается. Но тебе до этого еще далековато.

На следующее утро, оставив раненых, пленных и все захваченное на Любарта, который должен был помочь Олгерду разделить добычу, волынские и новогрудские полки налегке, быстрым маршем двинулись на Ябу-городок. Олгерд должен был выступить следом завтра или через день, управившись с делами.

Как только полки тронулись, Дмитрий подозвал к себе Станислава с Алешкой:

— Помните, как татары сюда шли?

— А чего ж не помнить, — охотно откликается Станислав, у которого язык всегда опережает все остальное, — шли обоими берегами, а там вон переправились.

— А туда где они переправлялись?

— Городок этот их, Ябу (его мать!) городок, на нашем ведь берегу. Когда они на нас пошли, где переправили тот тумен?

— Да зачем тебе? — хмыкает Станислав, а Алешка, догадавшись, чего от них хочет Дмитрий, говорит:

— Нет, князь, себе хлопот больше. От Ябу-городка до устья Синюхи верст пять, а от него до бродов еще версты три. Пока переправишься, пока дойдешь, обязательно узнают, не утаишься.