Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Дмитрий пожал плечами:

— Если не возражаешь, попозже...

— Не возражаю, конечно! Еще как не возражаю! Правильно! Разве можно с лету такое дело...

— Да. Я думаю, ближе к лету жену, все хозяйство, семейных всех, кто со мной согласится ехать... Вот их всех... Пусть княгиня там устроится, место подготовит и вообще... Она ведь там своя как-никак.

— Понимаю. Почву надо подготовить, чтобы приняли нормально. Ну, она у тебя умница, сделает. И то важно, что своя.

— Да... А я тут осмотрюсь напоследок. Что оставить, кого взять... Ведь все, думаю, сотня-другая со мной захочет...

— Сотня?! Как бы вся Бобровка с тобой не сбежала!

— Что ты, дядь Мить! Себя недооцениваешь, меня переоцениваешь, Бобровку не знаешь. Как ни хорош хозяин, а добрый дом лучше. Знаешь, как «бобры» тут живут! Зажрались, можно сказать. Я иногда уже думаю — зря, может быть, я так постарался? Кто победней-то, они на подъем легче. Так что вряд ли кто с такого места сорваться захочет. Как еще там, в Москве-то будет? Все чужое, татары близко, а тут... Я боюсь, сотню не наберу.

— Да?! — видно было, как Любарт обрадовался. — Ну а кого бы за себя оставил?

— Ххе! Это твое дело, мне в это лезть негоже.

— Мить, мы с тобой не чужие! И раз спрашиваю, значит, совета жду. Ты лучше всех Бобровку знаешь.

— Ну, я бы, — Дмитрий наклонился и близко глянул Любарту в глаза, — чтобы полк не развалился, чтобы Бобровка оплотом твоим осталась, со стороны человека сюда не сажал... Вингольд хорошо бы справился, он воевода опытный. И строгий.

— Так-так-так! Если с тобой не удерет...

— В его-то годы... Не удерет.

— Ладно — подумаем. А ты мне помоги напоследок. — Как?

— Проведи летнюю кампанию.

— Доверяешь?

— Доверяю! Раздолби мне поляков еще разок. Покрепче! Чтобы подольше очухаться не смогли. Да Митьку моего уму-разуму поучи, может, переймет что. А там уж я сам, как Бог даст. А тебя отблагодарю. Хочешь?

— Ну что ж... Только чем же это ты меня отблагодарить собрался?

— А-а! Могу! Приметил я, больно тебе мой Ефим понравился. В южном походе завхоз. Помнишь?

— А как же! Толковый мужик!

— Не то слово! Так вот он как узнал, что ты в Москву наладился, пристал, как банный лист, — отпусти да отпусти с князем Дмитрием!

— Что ты говоришь! Вот это да! С чего бы?!

— Еврея не обманешь! Видать, ба-алынущий барыш чует! Если хочешь, отпущу. Хотя и жалко.

— Хочу! Отпусти! Это действительно — отблагодаришь! Уважишь!..

Сошла полая вода, просохли дороги, зазеленели луга, а лес стал одеваться прозрачной звонкой изумрудной паутиной, и обоз княгини начал неспешно, но споро готовиться к путешествию. Никак не могли решить — на телегах или водой. По рекам — все против течения, гребцов сколько надо, а на телегах по болотам — тоже не мед.

Дмитрий оказался прав: Люба даже оторопела, узнав, что несмотря на всю любовь к ним в Бобровке, так мало оказалось желающих уехать. Проявились, правда, и очень желающие, среди которых первой прибежала проситься разжалованная два года назад монахом «економка» Тоська, все это время безуспешно пытавшаяся вернуть его благосклонность. Пришлось княгине дипломатично отослать ее к отцу Ипату. Тоська подкараулила того в самом людном месте на улице, бухнулась перед ним на колени, просила простить, благословить, не забыть, взять с собой и прочее. Но монах стойко выдержал последнюю атаку. Он осенял ее крестным знамением, просил молиться, простить и забыть его, так как вверг ее во грех, а теперь кается и молится за нее. И там, вдали, он до конца жизни ее не забудет и будет молиться за нее, а она пусть простит его и идет с миром. Тоська, убедившись, что ничего не выйдет, поднялась с колен, плюнула Ипатию в морду (он, правда, был настороже и увернулся), выматерила его тяжелым мужицким матом и ушла.

Кроме нее к Любе никто не обратился. Если кто из женщин и собирался в Москву, то надеялись на мужей, а такие, как Юли, Ботагоз или Айгуль подразумевались сами собой. Разве что Люба, тезка, верная наперстница со дня свадьбы, настроилась решительно и сказала княгине, пусть забирает мужа силой, коли он вдруг заартачится, и уж на самый худой конец — без мужа уедет, а княгиню не бросит. Но до такого, слава Богу, не дошло.

Для Дмитрия тоже прояснилось: из семейных захотели ехать лишь семнадцать человек, да и то таких, которых он сам, может, и не взял бы. Но уж тут отказаться не мог. А все надежды теперь возлагал на молодых, несемейных или только женившихся, бездетных. Те легче на подъем, им здесь терять меньше, впереди надежд больше.

Поезд Дмитрий поручил монаху. Тот заворчал:

— С поездом Ефим твой вполне бы справился.

— Нет. Там ведь не только барахло. Там жены, дети. Вдруг и подраться придется? Нет. Как пойдешь? Посуху или водой?

— Лучше водой, князь. Спокойней, безопасней. Сам говоришь: жены, дети... И дорога гладкая аж до Смоленска. А там можно подмогу вызвать, из Москвы. Да и близко уж там.

— Ну, как знаешь, тебе идти. Как твоя Ботагоз, так и не окрестил?

— А то ты не знаешь! Как же без тебя-то? Теперь уж до Москвы. Там в крестные отцы позову.

— До Москвы... Эх ты, святой отец, грешник окаянный!.. — Дмитрий смотрит на монаха так ласково, что тот смущается, — небось неохота в Москву-то, от полной чаши, от устроенного гнезда на все новое, все сызнова начинать...

— Ну, ты уж меня в лентяи-то не записывай! Вспомни, как с таких вот лет договаривались татар бить, — монах щурится, хочет спрятать блеск в глазах. — Хорошо тут, не скрою. Только все время на печи сидеть... сам посуди, разве ж я смогу? Ведь у нас с тобой нрав-то, в общем, одинаковый... Тебя-то ведь никто не гонит. А ты уходишь! Почему? От обид, что ли? Нет, чепуха это, тьфу! Дела настоящего хочешь! И правильно! Ну а я? Я-то чем хуже?! Не обижай! Да и как я без тебя? А тут теперь...

— Думаешь, без меня тут драк не будет?

— Как не быть! В наше время, да без драк... Будут. Только пустяки это все, мелочи... да и накостыляют, я думаю, Любарту без нас.

— Ну уж! Раньше не костыляли, а теперь...

— И раньше костыляли. А теперь и вовсе. Раньше у него Бобер был! А потом ты!

— Ох-ох!

— Не ох-ох, а слушай старших! Был! А теперь не будет.

— Ну, это лето я у него еще повоюю.

— Я с тобой!

— Ох-ох! Вояка! Теперь ты слушай старших. Ты мне княгиню, детей моих... и всех остальных прочих в Москву доставь в целости и сохранности, да обустрой все к моему приезду. Да добришко не растеряй! Особо сундук с камушками, а то пойдем с тобой на пару с голым задом по Москве. Знаешь, сколько нам там денег потребуется?! Так что гляди, держи ухо востро! А тут я без тебя управлюсь.

— Совсем от лихих дел отодвигаешь.

— Каких лихих?! Я ему самое важное поручаю, а он нос воротит!

— Да ладно... С собой-то кого брать? Охрану княжескую? Маловато. Или сотню какую из полка целиком? Потом вернутся...