Дмитрий Москвичёв - Колесница Эос

"Что в моих венах?" – Ю. сидел в углу комнаты на полу и разглядывал смазанные красные следы, образовавшие хаотичный рисунок на истертом порыжевшем паркете. Сколько сотен шагов было сделано? Если сфотографировать и повесить в какой-нибудь галерее, то люди будут смотреть и пить аперитив, причмокивая губами и поправляя очки в тонкой оправе. Будут вспышки фотокамер, напомаженные улыбки, будет новый аромат Kenzo, цветы в вазах по углам и в самом центре, где расставлены диваны, обитые белым бархатом, на них – парочки: "моя жена уехала", в улыбке, кажется, что-то глупое, да – от верхнего ряда белоснежных зубов до нижнего тянется слюнка, – как это мило, как хорошо проводить время вот так, когда вокруг тебя пахучая вежливость; пусть они будут домашними тиранами, лжецами и лицемерами, потаскухами и бесхребетными волокитами, пусть будут садистами и извращенцами, может даже убийцами, хуже – убийцами душ – предателями, брутами и кассиями, иудами, целующими друг друга взасос, – пусть, как это мило, соблюдая нормы приличия, кровавые следы перемещены на стену, на них направлен свет, чтобы можно было внимательно разглядеть каждую деталь: вот тут – чуть ниже – шаг неуверенный, объект был движим сомнениями, вот что мы видим – чувства управляют им, человек зависим, человеку не дано быть свободным, перейдем от частного к общему: каждый след вполне личен и определяет душевные смуты в совершенно точный момент времени – до сотых долей, от пятки до мыска, вот он наступил – и время прошло, умерло, высохло кровью на плоскости; сделаем шаг назад, отступим, еще, еще, ещ… перед нами никакого времени никаких долей homo chaos homo homini chaos est homo tenebrarum – что? – загугли как у Гогена помните каждый мазок самостоятельно но вместе как у Ван Гога ван Гога Вангога картина конечно называется "Следы истории" лучше на французском истуарррр свистяще-рокочущее как снаряд со шрапнелью. Соверши непристойное: раздвинь губы.

Он, кажется, что-то писал, проговаривал, стуча по клавишам. Но теперь не мог вспомнить. Она – она ли? – просила адрес. Дал ли он? Кажется, дал. Какой же ты дал адрес, Ю.? На каком корабле? Каким классом она отправится в твою жизнь? Будут ли холодны воды? Будет ли жаркий день – как сейчас, – когда грозное судно о восьми палубах наконец причалит к твоему берегу? Отворишь ли ты окно, чтобы впустить ее?

Он смотрел, как садится солнце и видел, как она бежит через парки, спускается в подземелья с гудящими рельсами и сквозняками, ныряет в неоновые тоннели, пробирается наощупь сквозь темные переходы, – шнурок на ее правом ботинке почти развязался, острые коленки, поднимаясь, будто разрезают сгущающиеся сумерки, браслеты на тонких запятьях звенят, дрожа, отбрасывают блики, придавая случайно родившейся музыке цвет. Неспадающая духота не дает дышать. Ю. смотрел в окно и видел, как кольцо с пальца соскальзывает и, ударившись о мостовую, исчезает в темноте. Ю. включил свет и принялся бесцельно вышагивать по комнате, украдкой поглядывая на монитор. Чьи это были слова, Ю.? Кому ты писал?

В последнем написанном от ее тонкозапястной руки было о людях, мечущихся по освещенной сцене (как она написала? кажется, через "освя-"), о русском снеге, падающем на неубранный стол, где стол был яств, про пыльные бутылки, еще полные вина – красного, терпкого, какого-то года, в каком это году было, Ю.? На каждую школьную ярмарку ты приносил для продажи книги, которые уже прочитал. На вырученные деньги тут же – на ярмарке – покупал другие книги и к следующему месяцу, когда в школьном спортивном зале снова появятся покрытые кумачовыми скатертями парты, снова вихрастые ученики и ученицы в косах принесут из дому что-нибудь ненужное, чтобы продать, ты приносил их уже прочитанными. Незачем это сейчас вспоминать. Вспомни лучше про нее. Про что она писала? Про сцену, про падающий хлопьями снег, может быть, ей было холодно? Нет, она смотрела из темноты зала, она танцевала на сцене, снег падал на нее, снег из медицинской ваты, она кружилась и ловила снежинки ртом, совершенно забыв, что все понарошку, – для нее все было взаправду, но холода не было, так бывает в зимнюю пору, по вечерам, когда хочется распахнуться настежь и кружиться вместе со снегом в свете парковых фонарей, так бывает с детьми, так бывает с влюбленными, так бывает с тобой, Ю., так бывает, когда все взаправду. Вспомни дословно. Посмотри: она снова пишет тебе.

– Ю., меня пока нет, я теперь бегу по незнакомым улицам, через железнодорожные переезды, уже совсем темно и мне почти не разобрать дороги, но я почему-то знаю, будто внутри меня компас, на котором нет ни Севера, ни Юга, ни Веста, ни Иста, но есть ты и стрелка неумолимо тянется к тебе, и я бегу, следуя той же силе. Я где-то потеряла кольцо, памятное, оно попало ко мне в то время, когда я еще верила в сказки, когда я была еще совсем маленькой, кажется, у него не было никакой истории, обычное стальное колечко с замысловатым узором и малахитовым взглядом. Его купила мама на какой-то распродаже, мы тогда ходили весь день по торговым рядам и я ужасно устала, нет, все не так, я была в художественной школе, я – взъерошенный подросток, было уже поздно и солнечный свет уже сменился люминесцентным, свет гудел и потрескивал, я рисовала с натуры, был манекен, стоящий на парте, одетый в сюртук с потертыми фалдами, вместо ног у него был металлический стержень, помню, помню, я тогда подумала, что и сердце его из железа, раскрыла ему угольным карандашом грудную клетку, а оно оказалось настоящим. У меня плохо выходил рисунок, я не могла сосредоточиться, и кот, чернющий кот, взявшийся из ниоткуда, улегся рядом и стал лениво играть фалдами несчастного манекена. Я разозлилась и бросила в наглеца карандашом. Кот словно проглотил мой уголек, сверкнул изумрудными глазищами, взмахнул длинным хвостом и был таков, исчез в тени нагроможденных друг на друга фигур точно и не было его вовсе. Я подошла к манекену, чтобы найти свой карандаш, но карандаша не было, – на полу лежало колечко, будто только что соскочившее с пальца, кажется, мужского, мне сразу показалось кольцо мужским. Я представила, что такое, должно быть, носил какой-нибудь потомок древних варягов, а ему оно досталось от отца-Дракона, повелителя северных земель, ледяных скал с огненным сердцем, я смотрела на извивающееся драконом кольцо, на его малахитовый взгляд и видела, как могучекрылый змей парит над скованными льдом землями, как летит он над огненными реками, и вот теперь он обвился вокруг пальца плывущего к неведомым берегам странника, на бедре странника двуострый меч, на губах его соль холодного темного моря, в глазах усталость от многолетних странствий и последняя надежда обрести дом на скрытом покамест за горизонтом берегу. Будет ли берег? После я часто представляла, играясь с кольцом, этого странника; ложась в постель, укрывалась с головой одеялом, но оставляла небольшую щелочку для подрагивающего света ночника, глядела на руку, столь тонкую, что, кажется, сквозь ладонь и пальцы проходил свет, и кольцо становилось невесомым, парящим в луче между простыней и одеялом. Странник плыл ко мне, а я плыла к нему. Так и засыпала. Сейчас мне кажется, что я всегда и в каждом мужчине искала именно его. Вглядывалась в глаза своих мужчин, пытаясь увидеть в них мудрость одиноких лет и надежду на обретенный берег; пробовала мужские губы на вкус: не окажется ли на них соль бескрайнего северного моря? Однажды на обводном канале, в бесстыже яркий день, наполненный солнечными улыбками и серебром водной ряби, кольцо слетело с моего пальца, но, не успела я вскрикнуть, как итальянец, оказавшийся рядом со мной в лодке, проворно подхватил его, не дав упасть за борт, и с белоснежной улыбкой подал его мне. "La vostra beni, signora!" Как он верно подметил! Ведь для меня и правда оно было самым драгоценным. "У вас глаза торговца, – ответила я ему на русском, – а я не чайный сервиз в бакалейной лавке." И надула щеки, изображая фарфоровый чайник. Он, конечно, ничего не понял, но добродушно рассмеялся и закивал головой. Боже мой, как же я ненавижу все эти прилавочные безделушки! Всю эту протираемую ежеутренне утварь за стеклом! Все эти стеллажи с товарами и ценниками! Эти взгляды, скользящие взгляды с двух сторон: с одной, выражающие только ожидание покупки; с другой – примеривание хозяина или – того хуже – арендатора. Я с ним изменила, Ю. И пока не встретила тебя, не знала: кому я изменила и что я наделала.