Ма. Лернер - Страна Беловодье

– Будь по-твоему, – согласно кивнул.

– Ну можно, я хоть посмотрю? – взмолилась Настя.

– Да пусть, – разрешил Данила, развязывая горловину мешка и извлекая один из свертков. – Только вы уж ей рот зашейте, чтобы всем подряд не рассказывала.

– Да прямо, – воскликнула она, – тусклое какое, – разочарованно сказала, разглядывая крошки металла. – Я думала…

– Просьба у меня есть, – вновь аккуратно завязывая мешок, признался Данила.

Тит откровенно ухмыльнулся. Ну да, после такого щедрого предложения как бы и не откажешь в мелкой милости.

– Селивестр мне нужен.

– А Илию не желаешь? – ехидно поинтересовался кузнец.

– Нехорошо выйдет, сынок, – покачала головой мать. – Ты же знаешь, он давно выкупиться хочет. Я обещала.

– Пойдет со мной – вольным станет. Я сам выкуп дам. Неволить зачем? Не посторонний же.

– Тогда другое дело, – она вздохнула с облегчением. – Я с ним поговорю.

– Профессионал нужен, позарез, – объяснил, обращаясь к Титу. – Одному не справиться. Ну и инструменты, конечно.

– Что осталось из прежнего, возьми!

– Спасибо, но это скорее Богдана. Свое я уже забрал.

– А меня возьмешь? – неожиданно спросил брат. Мать резко к нему обернулась.

– Через пару лет, – сказал Данила без раздумий. – Я пока сам не в курсе, во что это превратится и не придется ли без штанов остаться. А здесь человек вместо Селивестра потребен. Станешь настоящим мастером, чтобы без дураков, не по-родственному, – завсегда с удовольствием приму, – он наклонился вперед и очень тихо сказал на ухо брату: – А станешь матушку обижать – я тебе, паскуднику, устрою жизнь веселую. Чтобы вел себя прилично в эти годы. Хотя бы ради меня. – Выпрямился и с улыбкой спросил: – Понял?

– Ага, – согласился тот серьезно. Может, и дошло. Хуже уж точно не будет.

– Письмо я тебе дам, – сказала поспешно мать, явно пытаясь загладить происшествие и отвлечь. Слышать она ничего не могла, да, видать, сердце подсказало. – В Смоленске брат двоюродный у меня, Микула. Обещать ничего не могу, однако вдруг поможет.

– Хуже точно не будет, – согласился Данила.

К этому все равно зайти придется, и расспросить подробнее не грех. Толком он про них ничего не ведал, но Микула подходит под его цели. С родственниками она обменивалась поздравлениями пару раз в год без особой охоты. Длинных писем ответно тоже никто не слал. Тем не менее, попробовать всегда стоит. Не здесь, так там.

Провожать его пошли всей семьей часа через два. Под конец он уже устал от разговоров и вопросов. Отвык все-таки от них, да и вели себя несколько непривычно. Настя все время норовила под бок к матери, Богдан старательно держал с ними дистанцию, Тит чувствовал себя в доме хозяином и распоряжался. Это нормально и не обидно. Как и поведение матери, временами машинально прижимающей руку к животу и прислушивающейся к чему-то внутри. Жизнь продолжается, и он изменился, не только все остальные. Но здесь уже гость, и неизвестно, когда и где появится собственная изба. Одна Хиония осталась прежней.

– Хорошо, что ты тоже пошла, – сказал Данила, обнимая старуху на прощанье. – Зэра.

– А вот это мне не нравится, – пробурчала она с опаской. – Чего вдруг вспомнил. Хиония уже перестала устраивать?

– Ну наверное потому что хочу показать: действительно не забыл.

– Что-то хочешь, – уверенно заявила.

– Да, как всегда, от тебя ничего не спрятать. Насквозь видишь.

– И чем дальше, тем меньше нравится подобное поведение. Выкладывай уже.

– Кого мать просила за мое рождение? – бухнул Данила.

– Откуда вызнал?

– Мне сказал тот, кто знает.

– И слышится мне в этих словах, – медленно сказала она, – каждая буква большая-пребольшая. Тот, Кто Знает.

– Ну, можно и так. Печать якобы на мне. Таким, как он, видна.

– Кто? – резко спросила старуха.

– Баюн.

– А, – заметно успокаиваясь, сказала Хиония. – Ну это не страшно. Надо только соблюдать правила. Не нарушать сло́ва. Тогда и он не осерчает. А обещать чего совсем не обязательно. Неволить не станет.

– Имуги хуже?

– Не называй его имени! – И тоном ниже: – Его лучше не трогать. Он и даст чего, так тебе же хуже. Но ты…

– Нет-нет, – поспешно отказался Данила. – Мне просто Баюн намекнул, что как раз ему и хотели подсунуть ушкуйники меня в жертву.

– Хиония? – недоумевающее спросила мать.

– Сейчас пойду, может, в последний раз видимся, позволь попрощаться.

Ефросинья Никитична поспешно отмахнулась.

– Бог с тобой. Что ты за глупости говоришь!

– Они оба не подарки, – понижая голос до еле слышного шепота, сказала бабка, – но Кот блюдет справедливость, а второй кроме силы ничего не знает. Справедливость без силы пуста. Сила без справедливости опасна.

– И? – не дождавшись продолжения, потребовал Данила. – Обо мне?

– А ты вырос, – сказано было с одобрением. – Не вверх, по уму. Повзрослел. Жизнь – она быстро учит. Правильно сделал, что не стал у Фроси спрашивать, – на его памяти старуха впервые произнесла имя без отчества, по-простому. – Не надо лишний раз тревожить ей душу. Девочка нежная…

Он аж открыл рот в восхищении. Девочка. С пузом и при двух взрослых сыновьях. Хотя что с Хионии возьмешь. Настоящая бабка Данилы померла при родах, почему в доме Фросю не любили, считая причиной несчастья. Прямо с ним этим никто не делился, но по отдельным обмолвкам не так трудно было составить общую картину. Не зря она была готова уехать за тридевять земель. Если и не шпыняли регулярно, то внимания не обращали. Иногда такое гораздо хуже, по себе помнит.

А старуха, тогда еще вовсе не карга, а молодая девка, натерпевшаяся от предыдущих хозяев и потерявшая собственного ребенка, проданного неизвестно куда, заменила будущей Ефросинье Никитичне сразу и мать, и отца. Кто обычно с холопкой считается? А Хиония в любом деле могла выступить голосом хозяйки. Она всегда с младенчества была рядом, кормила, поила, лечила и воспитывала, как делала позже уже с Фросиными детьми.

– Родить она долго не могла. Или скидывала, или мертвенькие родятся. И лекари знатные смотрели без пользы. Знаешь, как с бабами бывает? Иная не хочет, а каждый год младенец, другая воет – и никак. И обе только об этом думать и начинают. Все ей казалось, что Афанасий смотреть не так стал, да домой не спешит. А тут зашел у меня разговор с шаманом из местных о том о сем, он и брякнул про плиту.

– О чем?

– Не перебивай! Сама все скажу. Там, где я в детстве жила, в горах, было одно странное место. Плита каменная гладкая лежит, в центре углубление, по краям узоры странные вырезаны, и в середине одной чертой силуэт. Как дети малые рисуют. Руки, ноги, туловище, голова. Если налить в углубление своей крови, а на орнамент – крови жертвенного животного, получишь здоровье. То есть болезнь или рану исцеляет, а старость – нет. Не помогает.