Сергей Зотов - Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Уже на одной из первых иллюстраций Троица предстает в облике человека, держащего три Солнца, которые явно указывают на три ипостаси. Его лицо закрыто лучами, что напоминает о непознаваемости Бога. На другом листе божественный свет, показанный как огромное Солнце, загораживает всю верхнюю часть туловища Господа, оставляя видимым лишь конечности. По сути, Троицу заслоняет ее же нимб.

411 а, b. Ротшильдские песнопения. Нидерланды или Германия, XIII–XIV вв. New Haven. Beinecke Rare Book & Manuscript Library. Ms. 404. Fol. 92r, 88r

Иллюстратор «Ротшильдских песнопений», постепенно скрывая Троицу, пытается провести сознание визионера от простых, антропоморфных, символов Бога к осознанию того, что увидеть его невозможно.

Слева мы видим, как Троица, воплощенная в образе Иисуса с тремя Солнцами, окружающими его фигуру, будто бы заворачивает себя в покрывала. Бог не только защищает себя от профанного взгляда, но и дозволяет зрителю-«визионеру» видеть часть изображения, играя с ним в прятки.

Люди, изображенные внизу, прикасаются к покрывалу божества. Эта сцена либо отсылает к библейскому изречению о том, что даже край одежды Бога способен исцелить («Коснулась края одежды Его; и тотчас течение крови у ней остановилось» — Лк. 8:44), либо символизирует попытки познания Троицы.

На иллюстрации справа Троица в облике Христа полностью завернута в покрывало. Так иллюминатор, после череды Троиц из трех фигур, хотел показать, что божество едино и неделимо, и подписал изображение: «Господь Бог наш есть Господь единый» (Мк. 12:29).

Странный образ Христа в узелке из покрывал объясняется цитатой из Книги Иова, также помещенной на листе: «И говорил я: в гнезде моем скончаюсь, и дни мои будут многи, как песок» (29:18).

412 а, b, c. Ротшильдские песнопения. Нидерланды или Германия, XIII–XIV вв. New Haven. Beinecke Rare Book & Manuscript Library. Ms. 404. Fol. 96r, 100r, 104r

Первое изображение вдохновлено цитатой из Библии, которая приводится рядом с ним: «Я одна обошла круг небесный» (Сир. 24:5). Хотя в тексте небесный круг обходит Премудрость, художник ставит на ее место Бога, который охватывает окружность широко расставленными руками и ногами. При этом божество наполовину скрыто светом трех Солнц. Зритель вынужден наблюдать Троицу как бы сквозь перегородку с небольшими отверстиями, что означает неполноту человеческого познания и непостижимость Бога.

На двух других иллюстрациях мы также видим только части тела Троицы, на этот раз представленной тремя фигурами. На второй миниатюре гигантское Солнце, составленное из семи космических сфер, полностью заслоняет Троицу, и зрителю видны только три ноги и три руки, указывающие на присутствие божества.

На третьей иллюстрации применяются сразу два способа отказа от изображения. Один из них, когда видны лишь части Троицы, нам уже знаком: на этот раз три ипостаси прячутся за Солнцем как за ширмой, и зрителю видны только части их спин и конечностей. Бог, находясь и внутри окружности, и снаружи, тем самым показывает, что он пребывает и в мире, и вне мира. Второй способ — это геометризация образа Троицы: голубь приближается крыльями к рукам Отца и Сына, а они, будто заправские акробаты, соприкасаются ногами, замыкая круговую композицию.

413. Ротшильдские песнопения. Нидерланды или Германия, XIII–XIV вв. New Haven. Beinecke Rare Book & Manuscript Library. Ms. 404. Fol. 106r

На последних изображениях Троицы в ней не остается уже никакого сходства с человеческой фигурой. Мы видим лишь совершенную сферу — Солнце, сияющее божественным светом. Лучи Солнца-Троицы охватывают окружность Вселенной, показывая ничтожность мира пред ликом Господа. Этот образ также, возможно, напоминает о том, что «Бог — это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность — нигде».

Постепенно заслоняемая облаками, покрывалами и лучами света, сначала понемногу, а затем почти полностью, неизобразимая Троица в конечном итоге предстает в облике Солнца. Этот образ столь же далек от подлинного Бога, как и человеческий, но уже не столь опасен, поскольку не вводит в соблазн антропоморфизма. Облака и покрывала, распахивающиеся словно занавес в театре, больше не способны скрывать Троицу и бессильно расступаются.

414 (LXII). Алтарный образ из прихода св. Иакова. Ауфхам (Германия), 1853 г.

Спаситель изображен за аптекарским столом, он держит в руках весы, а рядом с ним стоят баночки со снадобьями. В центре композиции — евхаристическая чаша, напоминающая об истинном лекарстве для души — Слове Божьем. Весы, которые в руках Христа традиционно ассоциировались со Страшным судом и «взвешиванием» грехов, здесь превратились в ремесленный инструмент, отмеряющий дозы духовного лекарства.

В отличие от изображений Христа за работой, иллюстрировавших его земную биографию, как она была изложена в Евангелиях или в апокрифах, подобные «профессиональные» аллегории, каких в Средневековье было не счесть, никак не связаны с тем, чем Иисус занимался при жизни. Они требовались для того, чтобы с помощью ярких — часто взятых из повседневности — образов как можно доходчивее разъяснить верующим суть учения Церкви и тем самым помочь им спасти свои души.

В Средневековье, когда профессия чаще всего передавалась по наследству, она намного сильнее, чем в другие эпохи, определяла социальный статус человека; некоторые занятия считались особо угодными Богу, а другие, наоборот, грешными и презренными. Неудивительно, что и рассказывая о Богочеловеке, популярные в Средневековье апокрифы повествовали о ремеслах, которыми занимался Христос и его родственники. Все знают, что Иосиф, муж Марии и приемный отец Христа, был плотником. Во многих апокрифических историях говорится о том, что Иисус ему помогал и тоже работал с деревом. Но откуда тогда взялись средневековые изображения, где он давит виноград, работает красильщиком, выступает в роли воина или палача, купца или аптекаря? Что это за странные для Богочеловека профессии?