Сью Роу - Частная жизнь импрессионистов

Пока Мане работал над картиной, его каждый день посещала и Мэри Лоран. Параллельно он продолжал трудиться над циклом «Четыре сезона», и Мэри позировала ему для «Осени». Для этого она заказала у Уорта специальную длинную мантилью. Мане был пленен.

– Какая мантилья! Рыжевато-коричневая, с подкладкой цвета старого золота – потрясающе. Она станет великолепным фоном для того, что я задумал. Пообещай отдать ее мне, когда перестанешь носить, – попросил он Мэри.

Она обещала.

14 ноября 1881 года Антонен Пруст был назначен министром изящных искусств в сформированном Гамбеттой новом кабинете министров. Теперь Мане был более-менее уверен, что получит свой «Почетный легион».

– За каким чертом он тебе нужен? – удивлялся Дега.

– Дорогой приятель, – отвечал Мане, – если бы подобных вещей не существовало, я бы едва ли потрудился придумывать их, но поскольку они есть, почему бы не получить все, что можно, коль скоро это тебе причитается? Это просто очередная ступень в карьере. Если до сих пор у меня не было наград, то это не моя вина, и если у меня появится шанс, я его не упущу – сделаю все возможное, чтобы это состоялось.

– Ну конечно, – отвечал, в свою очередь, Дега. – Меня тебе не нужно убеждать в том, насколько ты буржуазен.

В декабре, когда Гамбетта представил президенту Греви ежегодный список претендентов на награды, он получил решительный отпор.

– О нет, только не Мане! Никогда в жизни! – воскликнул Греви.

Гамбетта напомнил ему, что Пруст как министр имеет право сам раздавать награды по своему ведомству.

28 декабря все еще не вернувшийся из путешествия, находящийся на Капри Ренуар раскрыл «Пти журналь» и узнал о том, что Мане представлен к награде. Он тут же послал ему новогоднее поздравление, добавив, что сразу по возвращении в Париж надеется иметь возможность лично поздравить самого любимого художника Франции, наконец-то обретшего признание, которого давно заслуживает.

Ты, подобно древнему галлу, отважно и весело боролся за это, ни к кому не испытывая ненависти. Я люблю тебя за эту жизнерадостность и отвагу перед лицом несправедливости. Я сейчас далеко, но новостей у меня немного. Когда на море шторм, тут газеты не доставляют, и я представить не могу, какими кружными путями добрался «Пти журналь» сюда, на Капри, где я – единственный француз. До скорой встречи, mille amities, et une long santé… [24] С тысячей дружеских чувств и пожеланием долгого здоровья ( фр .).

Перечень претендентов на награды был подписан, и Мане получил свой орден Почетного легиона. В конце года он уже не мог без палочки встать с дивана и перейти к мольберту. Ньюверкерк (бывший куратор Академии изящных искусств при Наполеоне III) попросил общего знакомого передать Мане его поздравления.

– Когда будете писать ему, – ответил Мане, – скажите, что я тронут его памятью обо мне, но наградить меня он мог бы и сам. Он мог бы сделать меня счастливым, а теперь у меня уже никогда не будет этих двадцати лет.

В январе 1882 года правительство было расформировано. Кто-то стрелял в Гамбетту, и это покушение выглядело как попытка государственного переворота. В результате весь кабинет министров подал в отставку. Гамбетта, которому было всего 44 года, вроде бы оправился от ранения, но несколько месяцев спустя умер – скорее всего от какой-то болезни пищеварительного тракта (говорили, будто это было отравление свинцом от пули).

Проведя в кресле министра изящных искусств всего 77 дней, Антонен Пруст был вынужден оставить свой пост. По крайней мере он успел обеспечить Мане его «Почетный легион».

– День, когда справедливость свершится, близок, – сказал он Мане.

– О, я знаю все о «близком дне», когда свершается справедливость, – ответил ему Мане. – Это означает, что жить начинаешь только после смерти. О такого рода справедливости мне известно все.

Смена правительства и связанные с ней финансовые пертурбации немедленно отразились на художниках и комиссионерах. Когда (в феврале) грянула новость о крахе банка «Юньон Женераль», Дюран-Рюэль вновь оказался лицом к лицу с проблемой возврата огромных займов. И снова его регулярные выплаты художникам были приостановлены.

В отчаянной попытке предпринять нечто конструктивное, он решил организовать седьмую выставку импрессионистов. В целом художники очень хотели сделать все возможное, чтобы поддержать его, хотя у Моне его предложение не вызвало энтузиазма – он видел в нем лишь еще один повод подлить масла в огонь их старых раздоров. Но он зависел от Дюран-Рюэля.

Ренуар тоже был должен ему картины. На обратном пути из Италии он заболел, пришлось задержаться в Провансе до выздоровления. А поскольку выздоровление шло медленно, он отправился в Эстак подышать морским воздухом. Оттуда писал Дюран-Рюэлю, расхваливая местные красоты, мягкое солнце, безветренную погоду и объясняя, что ему будет полезно остаться здесь подольше, чтобы нарисовать несколько картин.

Они встретились с Сезанном и решили работать вместе, но Ренуар так плохо себя чувствовал, что план этот так и не осуществился. В конце концов он сдался и позволил мадам Сезанн лечить его своим рагу из трески – «амброзией богов», как он написал Виктору Шоке. «Наесться – и умереть…»

Когда в марте Сезанн вернулся в Париж, Ренуар все еще поправлял здоровье в Провансе. И только тогда до него дошла новость о спаде в делах Дюран-Рюэля. Ренуар немедленно написал ему, предлагая любую помощь. Он отослал 25 полотен для выставки, в том числе «Завтрак гребцов».

Моне с Алисой и детьми оставались в Пуасси, где пытались обосноваться в собственном доме – на вилле «Сен-Луи». По сравнению с домом в Ветее это было значительное улучшение условий: здание более просторное, с приятным видом на обсаженный липами бульвар Сены и на саму реку. Однако Моне особого энтузиазма не испытывал. Он по-прежнему волновался из-за Алисы. Хотя она и последовала за ним в Пуасси, было ясно, что ее дальнейшие намерения непредсказуемы. Много времени не потребуется, чтобы их скандальная связь вышла наружу, и Моне не знал, как она на это отреагирует.

Тревожила его и дочь Алисы Марта, преданная отцу и настроенная против связи матери с Моне. Ошеде в тот момент, судя по всему, затаился в Париже, не смея навещать жену, пока Моне рядом с ней. Тем не менее он по-прежнему был мужем Алисы, и она даже намекала, что намерена официально развестись. Сказав Алисе, что, по его мнению, ей нужно остаться одной и все обдумать, Моне уехал в Дьепп.

Он прибыл туда в ослепительно солнечный день, поселился в отеле «Виктория» и без промедления, надев толстые носки и прогулочные ботинки, отправился обследовать утесы. Но уже на следующий день его охватила тоска, и он впал в уныние. Отель располагался слишком близко к центру города, утесы были не чета фекамским, и на глаза не попадалось ничего, что ему захотелось бы нарисовать. Удаляясь от порта, Мане прошел весь Дьепп насквозь, за скалы, за за́мок, но все равно не нашел ничего, что воспламенило бы его воображение.