Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Так точно!

— Сколько уничтожили гитлеровцев?

— На нашем участке похоронная команда насчитала сто семьдесят.

— Это почти в три раза превышает наши потери! Подготовьте представления к правительственным наградам на отличившихся. Кстати, как фамилии тех, кто подбил вражеские танки?

— Ефрейтор Черненко, рядовой Насреддинов.

— Это тот самый Насреддинов, которого хотели отправить в штрафную роту?

— Тот самый.

— Как только выйдем на доформирование, напомните, предоставлю ему отпуск в Ташкент.

— Товарищ капитан, он погиб в этой схватке с вражескими «пантерами».

— Жаль героя! — с сожалением сказал Мельниченко. — Как фамилия того, который подбил третий вражеский танк? — Губкин молчал. — Я спрашиваю, кто подбил третий? — требовательно прозвучал голос комбата.

— Третий подбил я, — сказал Георгий.

— Вас тоже представляю к правительственной награде, — спокойнее сказал Мельниченко.

— Меня не обязательно, а вот Насреддинова прошу посмертно наградить орденом Отечественной войны.

— Посмотрим, может, наградим его орденом Красного Знамени.

— Прошу вас представить его к ордену Отечественной войны! По статуту лишь этот орден можно выслать родным погибшего воина. А он будто чувствовал свою гибель, просил накануне, если что случится, написать письмо матери.

11 июля в комфортабельном салон-вагоне штабного поезда, в котором размещался командный пункт группы армий «Юг», на запасном пути в лесу в районе Черного Лога начальник оперативного отдела подполковник Шульц Бюттгер докладывал Манштейну:

— Господин фельдмаршал, наступление войск оперативной группы Кемпфа захлебывается. 3-й танковый корпус столкнулся с вновь прибывшими танковыми бригадами русских. Следует принять срочные меры, чтобы перебросить в распоряжение Кемпфа 24-й танковый корпус из района Донбасса.

Манштейн не поверил:

— Бюттгер, интуиция меня не обманывала еще ни разу. Кемпф разгромил оперативные резервы русских. Теперь же вводом своего второго эшелона должен опрокинуть их недобитые дивизии.

— Боюсь, что это ему не удастся, русские ввели в сражение новую танковую армию.

— Генерал Буссе, ваш шеф, утверждает, что танки не летают, и в радиусе трехсот километров он исключает наличие дополнительной танковой армии у русских. Против групп армий «Центр» и «Юг» русские бросили в сражение около двух тысяч танков, все до последней машины. А как вам известно, господин Бюттгер, танки не грибы, они не растут так быстро!..

Вместе с сумерками наступило затишье на широком фронте. Там, где только что бушевал огонь и плавилась сталь, гибли люди, шло сражение, которому, казалось, не будет конца, все вдруг стихло. Лишь изредка еще строчили пулеметы, с визгом проносились одиночные снаряды, разрываясь где-то за меловыми горами. И только перепаханная взрывами земля, зияющие воронки и остовы сгоревших вражеских танков напоминали о недавней смертельной схватке. Оставшиеся в живых хоронили погибших, провожали в медсанбат раненых. Махмудова эвакуировали в тыл. Губкин проводил его с братской нежностью. «Придется ли еще встретиться?» — подумал Георгий.

Утро 12 июля для Губкина стало памятным. Его назначили адъютантом старшим 2-го стрелкового батальона. Он сменил на этом посту капитана Щепетильникова, выдвинутого на должность первого помощника начальника штаба полка.

Прощаясь со своей ротой, Губкин с особой теплотой и нежностью смотрел на усталых, грязных, несколько дней не брившихся боевых товарищей, храбро сражавшихся на меловых горах.

Батальон по сравнению с ротой показался Губкину громадиной: три стрелковые, пулеметная и минометная роты, взвод противотанковых орудий. Непосредственно адъютант старший курировал хозяйственный взвод, батальонный медпункт, а взвод связи был его персональным подразделением и предназначался для обеспечения управления.

К тому времени в Советской Армии было принято адъютанта старшего называть просто начальником штаба, коим он в действительности и являлся в батальоне. На новой должности круг вопросов, которыми Губкин должен был заниматься, значительно расширился: надо было принять участие в рекогносцировке, позаботиться о завтраке теперь уже всего батальона, проверить, как несет службу боевое охранение, подсчитать потери, распределить прибывшее пополнение, предложить комбату замену вместо выбывших командиров. На свое место командиром четвертой роты он порекомендовал младшего лейтенанта Зайцева.

За последние сутки обстановка на Курской дуге резко изменилась, время работало на Ватутина и против Манштейна. Накануне переданная Ставкой в оперативное подчинение командующему Воронежским фронтом 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова в составе четырех танковых и одного механизированного корпуса к шести утра 12 июля заняла исходные рубежи для контрнаступления во взаимодействии с 6-й гвардейской армией генерала Чистякова, куда входила и 184-я стрелковая дивизия. В восемь часов тридцать минут после короткого артиллерийского налета началось наше контрнаступление под Прохоровкой. Здесь с обеих сторон действовало более 1500 танков. И в этом грандиозном сражении, какого еще не знала военная история, главную роль играли танки генерала Ротмистрова. Они стремительно контратаковали противника и стальным клином врезались в боевые порядки танковых соединений группы армий «Юг».

Командир немецкой танковой дивизии генерал Шмидт, потеряв больше половины танков, в ночь на 13 июля вернулся на свой командный пункт, расположенный в роще западнее меловых гор. Моросил дождь, но ветвям обгоревших деревьев стекали крупные капли воды, черные от копоти. Генерал, уединившись в блиндаже, не стал принимать доклады штабных офицеров, в этом он уже не видел смысла. Дивизия разгромлена, и этот факт не опровергнешь. Шмидтом овладела апатия. Ни о чем не хотелось думать. С трудом дотянувшись до стола, он взял бутылку французского коньяка, налил в бокал и судорожно отпил. Едва дотащившись до постели, тут же уснул. Его вызывал к телефону командир корпуса, но тщетно.

В четыре часа утра позвонил командующий группой армий «Юг» Манштейн. Шмидт поднял трубку.

— Где лучшая танковая дивизия? — услышал он гневный голос фельдмаршала.

— Спросите у нашей прославленной разведки! — раздраженно ответил полусонный генерал. — У русских каждый кустик, каждая высотка превращены в крепость. Мы наткнулись на систему хорошо замаскированных огневых точек и дзотов, которые невозможно было обнаружить даже на расстоянии тридцати метров.

Манштейн не ожидал такого ответа от командира дивизии. В течение прошедшего дня не было сообщений об особых потерях. Ему не верилось, что случилось непоправимое. Он предполагал, что танковые полки сбились с маршрута и вот-вот должны вернуться, а генерал Шмидт просто паникует раньше времени.