Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Поднялись в «психическую», гады, в полный рост прут.

Наконец Губкину удалось промыть глаза, и он схватил бинокль. Взгляд его задержался на новичках второго стрелкового взвода. К радости и удивлению Губкина, на своем участке они вынудили врага залечь. Молодые, еще необстрелянные бойцы выстояли, не отступили ни на шаг!

В окулярах бинокля один за другим возникали танки с крестами на бортах. Под одним из них взметнулось пламя — «тигр» попал на минное поле. На какие-то секунды пять вражеских машин остановились, затем две из них с противоминными катками устремились к нашим позициям. Остальные поначалу прикрывали их огнем из пушек и пулеметов, а потом, ведя прицельный огонь на ходу, двинулись следом.

Однако вражеская пехота лежала, прижатая пулеметным огнем. Огонь противотанковой батареи тоже не ослабевал ни на минуту. Звонкий мальчишеский голос Махмудова выделялся даже среди страшного грохота боя:

— Васин, головной «тигр» тебе борт подставил, что смотришь?! — Махмудов резко махнул рукой. И повторил команду третьему взводу: — Огонь по головному танку!

В ответ телефонная трубка прохрипела:

— Лейтенант тяжело ранен, огонь ведет сержант Семаренко.

В одном боевом расчете воевали отец и сын. Расчет действовал дружно. Младший Семаренко, Василий, командовал орудием, старший, Николай Давыдович, был замковым. Они стреляли почти без промаха, выбирая у танков наиболее уязвимые места.

На поле боя перед ротой Губкина горело уже около десятка танков. Но росли потери и в роте.

В батарее Махмудова в первом огневом взводе осталось одно орудие, командир взвода был ранен. Во втором взводе вышли из строя все пушки, командир погиб. Лишь в третьем взводе оба орудия действовали.

Махмудов сам корректировал огонь. Противоборство между «тиграми» и батареей продолжалось. Снаряды один за другим летели в цель.

Подбежал запыхавшийся связной:

— Командир орудия сержант Ефимов тяжело ранен. Два «тигра» пошли в обход, справа по лощине!

«Стоит «тиграм» прорваться в тыл батарее, тогда конец», — пронеслось в голове Махмудова. Не оглядываясь и почти не пригибаясь, он кинулся к пушке первого огневого взвода, которая осталась без командира. И увидел, как с правого фланга, преодолев первую и вторую траншеи, немецкие автоматчики устремились в тыл батарее.

Увидел это и Губкин. Но ничем помочь не мог: два «тигра» и до сотни автоматчиков наступали прямо на его опорный пункт. Вражеская артиллерия и минометы непрерывно обстреливали позиции. Телефонная связь несколько раз выходила из строя. В роте в строю осталось всего около пятидесяти солдат, из трех офицеров — один, младший лейтенант Зайцев. Остатки третьего взвода пришлось передать на усиление первого и второго стрелковых взводов. Командование вторым взводом временно принял сержант Закаблук.

Обстановка требовала от Губкина принятия немедленного решения: или бросить все оставшиеся силы на отражение атаки гитлеровцев, или часть сил выделить на спасение батареи Махмудова.

Целесообразнее, конечно, было бы сосредоточить силы на одном направлении, но если гитлеровцы захватят орудия Махмудова, опорному пункту роты Губкина без противотанковой артиллерии не выстоять.

Трудно было сделать решающий выбор.

Губкин пришел к выводу, что надо отказаться от намерения сосредоточить силы на одном направлении. Вместе с двенадцатью бойцами сержанта Закаблука он устремился по траншее, ведущей на отсечную позицию, наперерез немецким автоматчикам.

Гитлеровцы двигались навстречу, но им нужно было под огнем преодолеть метров сто пятьдесят по открытой местности. Надо было опередить их.

Внезапно кто-то крикнул:

— Немцы в траншее!

И в тот же миг на самом изгибе траншеи разорвалась вражеская граната. На Вавилова и Насреддинова посыпались комья земли.

— Стой! — скомандовал Губкин, выдергивая предохранительную чеку лимонки. Граната полетела над головами наших бойцов туда, где мелькнули каски чужих солдат.

Вавилов, выскочив за изгиб траншеи, выпустил очередь из автомата по гитлеровцам, бежавшим навстречу, и тут же отпрянул за бруствер окопа.

Пулеметы и автоматы били со всех сторон. Все потонуло в грохоте выстрелов. Казалось, центр боя переместился в эту узкую извилистую траншею. Рядовой Литвинов, выставив ручной пулемет на бруствер траншеи, блокировал немцев. Но недолго — вражеская пуля угодила ему в голову. Губкин бросился к пулемету, и свинцовая струя полоснула по фашистам.

Несмотря на численное превосходство, противник отошел. Губкин сделал бойцам знак рукой — продвигаться вперед.

Он вдвоем с ординарцем пробрался на наблюдательный пункт роты. Там Губкин застал старшего лейтенанта Махмудова, раненного в голову. Из раны сочилась кровь.

— Что же вы смотрите? — набросился Губкин на находившегося рядом старшину. — Перевязывайте — и в медпункт!

— Нет индивидуальных пакетов. Все кончились, — ответил старшина.

Образцов быстро достал свой индивидуальный пакет.

Губкин забрал у него пакет и умело забинтовал, голову Махмудова.

— А теперь, Азим, в медпункт! — сказал он, слегка хлопнув по плечу старшего лейтенанта.

— Зачем, Георгий Никитович? Это ж царапина. А немцы, того и гляди, снова полезут.

Не успел он закончить фразу, как кто-то крикнул:

— Танки с фронта!

Губкин приказал Зайцеву отсечь пехоту, а сам следил за тремя вражескими танками, которые двигались прямо на его траншею.

Махмудов скомандовал батарее:

— Подкалиберными — огонь!

Один за другим грянули выстрелы, четвертый снаряд попал в лоб впереди идущего «тигра» и высек из брони сноп искр. Танк продолжал ползти, судорожно водя пушкой.

— Семаренко, не в лоб бей, а в борта! — закричал Махмудов, хотя Василий Семаренко не мог его слышать.

Снова прозвучал выстрел. Над башней «тигра» вырос столб дыма.

Когда дым рассеялся, все увидели, что танк продолжает двигаться на орудие. Немцы схитрили: поставили дымовую завесу, имитировав прямое попадание.

Семаренко, хотя и был опытным артиллеристом, никак не мог поймать танк в перекрестие прицела. Бронированная громадина, меняя направление, то ускользала, то опять появлялась. Вот она выскочила на бугор.

— Душа из них вон! — в сердцах выругался Семаренко и выстрелил еще раз. На него пахнуло горячей волной от близкого разрыва вражеского снаряда и отбросило в сторону. Поднявшись, он лихорадочно ощупал себя и обнаружил, что невредим, если не считать непонятного сковывающего оцепенения. Огляделся вокруг. Невдалеке, рядом с колесом пушки, лежал отец, залитый кровью. Василий бросился к нему. Николай Давыдович ослабевшей рукой показал в сторону танков, приказывая сыну вернуться к орудию. Василий с ненавистью крикнул: