Акрам Шарипов - Товарищ комбат

С тех лор как Губкин встретился с Костиным, прошло всего около месяца, казалось бы, совсем немного. Но на фронте даже в дивизионных тылах месяц засчитывается за три. А они все это время пробыли в наступлении, и к тому же на переднем крае, в боевых порядках батальона. За это время в ротах вышла из строя половина личного состава — одни по ранению, другие — убиты. Но сколько было одержано побед, сколько пройдено километров и освобождено от немецко-фашистских захватчиков родной земли!

Костин, человек отваги и риска, всегда рвался туда, где опаснее. Коммунисты и комсомольцы шли за ним в огонь и воду. И что особенно ценно — мужество его было неотделимо от задушевности. Губкин постепенно проникался все большим уважением к своему замполиту и прислушивался к его советам. Костин отвечал взаимностью и стремился быть рядом с комбатом на самых трудных участках боя.

Поставив Костину боевую задачу, Губкин поспешил к главным силам батальона. Вдвоем с ординарцем они пробирались под прикрытием кустарника вдоль каменной ограды фольварка, но вражеские танкисты заметили их и открыли огонь.

Пулеметная очередь ударила чуть впереди. От стены отлетели осколки камня и кирпича. Губкин с Семеновым, пригнувшись, устремились вперед. Трассирующие пулеметные очереди из вражеского танка снова преградили путь. «Пригнись, пригнись, Саша!» — крикнул комбат бежавшему впереди ординарцу, но пулеметная трескотня заглушила его голос. Семенов упал. Когда пулемет заглох, Губкин затащил ординарца в кустарник. Расстегнув ему ремень, осторожно закатал гимнастерку. Нижняя рубашка была залита кровью. Вражеская пуля попала в живот Семенову, ранение было опасное. На перевязку не хватило и двух индивидуальных пакетов. Губкин пустил в ход свою белую рубашку, которую надел на рассвете, перед переправой через Неман. Пока он рвал ее на бинты, к ним приблизился вражеский танк. До него оставалось около двухсот метров. Комбат торопился. Скрежет гусениц отдавался во всем теле. На их счастье, вражеский танк вдруг остановился и окутался пламенем.

Губкин догадался, что это дело рук группы Костина. Только она могла подбить танк.

Комбат был доволен своим замполитом, радовался тому, что его солдаты становились другими, будто Костин знал какое-то магическое слово. Бойцы как бы преображались перед его щедрой и открытой душой. Порой им становилось стыдно за свою оплошность. Стараясь быть похожими на замполита, они пренебрегали опасностью.

Гарнизон фольварка под командованием замполита Костина не только отразил вражескую контратаку, что само по себе было очень важно в этой ситуации, но и выручил комбата: как только был подбит головной вражеский танк, стрельба внезапно прекратилась, наступило затишье.

Семенов громко стонал, когда Губкин, бинтуя, приподнимал его.

— Товарищ капитан, вам здесь задерживаться нельзя, — превозмогая боль, прошептал Семенов.

— Потерпи до медсанбата. Знаю, что мне делать.

Закончив бинтовать ординарца, Губкин взвалил его на себя и пополз туда, где залегли роты.

Лощину, которую предстояло пересечь, немцы держали под огнем. Комбат медленно передвигался с раненым на спине. По кустарнику полоснула очередь, крупнокалиберные пули срезали ветку над ним.

— Обнаружили, гады! — Комбат со злостью выплюнул попавший в рот песок. Передохнув немного, пополз дальше.

Навстречу им вышли двое связных, которых адъютант батальона направил в фольварк к Костину. Губкин приказал им вернуться и доставить Семенова в медпункт, а сам по лощине зашагал к ротам…

Военфельдшер лейтенант Трегубов обработал рану ординарца комбата, санинструктор Клава Павлова наложила на нее свежую повязку. Семенов и раньше стеснялся этой симпатичной девушки, избегая встречаться с ней даже взглядом. Сейчас он изо всех сил старался не выдать своей боли.

— Потерпи, милый, до госпиталя. Все будет хорошо, — успокаивала она.

Облизывая пересохшие губы, Семенов попросил:

— Сестричка, глоточек воды.

— Воды никак нельзя, — строго сказала она.

Боль становилась нестерпимой, жажда одолевала его. Он опять попросил воды. До ручья, который разделял нейтральную полосу, добраться было не просто: берег простреливался гитлеровцами, и валявшиеся поблизости солдатские котелки зияли отверстиями от пуль. Семенов даже не представлял, что несколько глотков живительной влаги могут стоить кому-то жизни.

В его голосе было столько мольбы, что Клава не выдержала, взяла котелок. Доползла до ручья и зачерпнула воду. Над головой просвистели вражеские пули, заставив девушку прижаться к земле. Выждав, пока стрельба утихнет, она поползла обратно.

Семенов прямо задрожал от нетерпения, услышав бульканье воды, льющейся из котелка в кружку. Ему дали лишь глоток. Приятная прохлада смочила раненому язык, но не утолила жажду. Пить захотелось еще больше. Семенов слабел на глазах. С горьким сожалением он думал о том, как мало пришлось пожить…

Командиры рот в тени деревьев ожидали комбата. Забрались под самое кудрявое дерево.

— Думаете, немцы не знают, что вы здесь прячетесь в тени от жары? Лучшего ориентира для пристрелки трудно найти, — строго упрекнул их Губкин и тут же отдал приказание: — Акимову занять оборону правее фольварка Кудиркос, Ахметову — левее фольварка.

После этого комбат заскочил в батальонный медпункт. На траве рядом с палаткой валялись окровавленные бинты, пахло йодом. Каждый пережитый фронтовой день ложился Губкину на душу тяжелым грузом, а ранение ординарца и вовсе вывело его из равновесия.

— Как там Саша? — спросил он военфельдшера, чуть откинув угол палатки.

— Необходима срочная операция. А медсанбат еще на том берегу.

— Сколько у вас раненых, которых надо эвакуировать?

— Человек восемь.

— Товарищ капитан, не оставляйте меня, — сиплым голосом обратился к Губкину раненный в ногу молодой солдат.

— Не оставим, не волнуйтесь, — пообещал Губкин и распорядился: — Подготовьте всех к эвакуации. Направим раненых в медсанбат на самоходке.

Семенов лежал в палатке, натянутой на танковую аппарель. Комбат наклонился над белым как мел, искаженным болью лицом ординарца, и к горлу подкатил комок, на глаза навернулись слезы: ведь Губкин, по существу, жизнью был обязан этому парню.

— Сашок, потерпи! Все будет в порядке!

Тот открыл глаза.

— Товарищ капитан, воды бы! — Семенов весь горел, Скорчившись, лежал на носилках, желая только одного: чтобы комбат разрешил ему напиться.

У Губкина сердце разрывалось от жалости, он потянулся было к котелку, но его остановила медсестра Павлова.

— Ни в коем случае! Вода для него смертельна! Он остался жив благодаря слепому случаю — завтрак не подвезли и его ранили на голодный желудок. До операции ему нельзя брать в рот ничего. Даже воды. Ни глотка!