Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Батальон Губкина наступал, компенсируя недостачу в танках трех-четырехкратным превосходством в артиллерии. Комбат научился умело маневрировать огнем даже тогда, когда артиллерия находилась в подчинении командира полка или даже командира дивизии: огонь она открывала по его заявке. Пушки прокладывали путь пехоте, доставая противника снарядами на расстоянии. Вслед за массированным огнем воины батальона Губкина стремительно вклинивались в глубину вражеской обороны.

Политработники на ходу успевали выпускать в дивизионных походных типографиях боевые листки и листовки, посвященные героям, с их фотопортретами. Такие листовки были особенно дороги солдатскому сердцу, бойцы с гордостью отправляли их домой, родным и близким.

Наступление продолжалось днем и ночью. Бойцы не знали передышки, думали только об одном: сколько километров осталось до границы. Их охватило беспредельное ликование, когда ротный агитатор комсомолец Примак развернул красочный транспарант:

«До логова врага пятнадцать километров!»

Случилось это утром 14 августа. Офицеры сверили карты с местностью: действительно, до границы осталось всего пятнадцать километров. А в штабах дивизии и армии офицеры давно уже в сантиметрах измеряли на своих картах расстояние, которое осталось пройти до границы.

На пути батальона Губкина, в окрестностях Жвиргаждайчяя, действовал литовский партизанский отряд «Море». Для связи с нашими частями партизаны послали шестнадцатилетнего Костаса Гликаса. Пройдя несколько километров, паренек решил передохнуть у своей приемной матери Анны Мильчаускас. Не успел он расположиться в сарае, как неожиданно во дворе дома появились немцы. Не оставалось ничего другого, как ждать их ухода. Он заночевал в сарае.

У Ионаса Мильчаускаса и его жены Анны своих детей не было, но еще в тридцатые годы они удочерили девочку Агуше. А когда началась война, приютили и тринадцатилетнего Костаса Гликаса, у которого в первые же дни войны фашисты расстреляли в Науместисе отца, мать и старшего брата.

Год назад Ионас Мильчаускас перед смертью позвал к себе Костаса.

— Я умираю, мальчик… — с трудом произнес он.

Костас не удержался, и слезы выступили на его глазах.

— Плакать не надо, — промолвил Ионас, — смело смотри на жизнь. Борись за свободу и побеждай… — Ионас почувствовал, как сильно кольнуло сердце. Собрав последние силы, он вытащил из-под подушки пистолет и прошептал: — Вот, возьми…

И сейчас Костас сжимал в руке тот самый пистолет. С каким удовольствием он разрядил бы всю обойму в ненавистных убийц! Но обнаружить себя он не имел права, ибо непременно должен был добраться до своих. А в полдень Костас наблюдал за тем, как фашисты стали сгонять стариков, женщин и детей в большой амбар, где раньше хранилось зерно.

Ночью, выбрав удачный момент, Костас вышел из сарая и поспешил к нейтральной полосе, чтобы сообщить советским войскам о готовящемся злодействе. Казалось, опасность осталась позади, но, перебираясь через канаву, Костас нечаянно зацепился за протянутый телефонный провод.

— Хальт! — раздался чуть в стороне резкий окрик.

Костас бросился бежать. Немцы открыли по нему огонь из автоматов. Пули свистели над головой, время от времени взлетавшие ракеты освещали все вокруг. Обессилев от бега, Костас припал к земле, несколько минут лежал неподвижно, потом осторожно пополз вперед. Вдруг на него набросились какие-то люди. Не успел он опомниться, как во рту у него оказался кляп. К счастью, это были наши разведчики. Командир группы старшина Калмыков проводил разведывательную операцию, но неожиданно им подвернулся вот этот подозрительный парень, да еще с пистолетом. Они оттащили Костаса в лощинку. Юноша так убедительно рассказал о том, кто он и какие сведения должен передать командованию Советской Армии, что разведчики поверили ему.

На рассвете Костаса привели в штаб батальона. Капитану Губкину было известно о действиях литовского партизанского отряда «Море».

— Вижу, ты храбрый партизан! Возьми свое оружие. — Комбат вернул Костасу пистолет. Глаза юноши радостно блеснули. — Ну а теперь докладывай, что знаешь о противнике.

— В районе Тупикая и западнее его фашисты заставили местных жителей рыть траншеи. Здесь же у них минные поля и проволочные заграждения. Дня три назад они привезли сюда и расставили бронеколпаки.

— Проходы в минных полях имеются?

— Да, на восточной окраине Тупикая.

— Молодец! — комбат похлопал парнишку по плечу. — Ты, видать, отменный разведчик.

— На восточной окраине Тупикая, на ничейной полосе, фашисты загнали в сарай стариков, женщин, детей, — сказал он. — Наверное, хотят их расстрелять.

— Откуда тебе это известно?

— Я сам видел!

— Сумеешь ночью провести туда отряд?

— Сумею, эти места я хорошо знаю.

— В таком случае подождем до вечера. А сейчас перекуси, ты, наверное, здорово проголодался.

Комбат распорядился, чтобы парня накормили, а сам отправился к командиру полка. Но Водовозов и слушать не захотел о ночном рейде в нейтральную полосу.

— Может, надумаешь еще выслать десант в Кенигсберг? Вам поставлена конкретная задача.

— Задача ясна, и задержки не будет. Освободим наших людей и вернемся на исходные позиции. Одновременно проведем разведку, а с утра, как запланировано, будем наступать.

— Ставить под угрозу срыва выполнение боевой задачи полка я не имею права, — закончил разговор Водовозов.

Губкин вернулся к себе в батальон в подавленном настроении. Мысль как-то помочь обреченным на гибель людям не оставляла его. Костин, понимая стремление комбата сделать все как можно лучше, предложил послать на задание одного из командиров взводов, а именно лейтенанта Авдеева.

— А если не справится? — спросил комбат.

— Он опытный командир.

— И все-таки лучше поведу я сам…

Уходя в нейтральную полосу, комбат рисковал, конечно, многим. Случись с ним что-либо непредвиденное, батальон останется обезглавленным. Да и узнай об этом командование, и с него, и с замполита взыщут строго.

Однако идея освобождения от гибели советских граждан настолько завладела Губкиным и Костиным, что они приняли решение послать группу солдат в расположение противника. Выбор пал на отделение сержанта Закаблука, усиленное расчетами двух станковых пулеметов.

Ночью группа во главе с Губкиным двинулась в путь. Ей удалось бесшумно пересечь передний край, а когда бойцы стали подходить к сараю, увидели, что два фашистских солдата собираются поджечь его. Губкин очередью из автомата уложил обоих и приказал сержанту Закаблуку с четырьмя бойцами прикрыть его огнем, а сам с остальными побежал к воротам сарая. Оттуда доносились крики людей. Быстро взломали ворота. Увидев советского офицера, узники бросились к нему, стали горячо благодарить за освобождение.