Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Вдали послышался лай собак. Губкин крикнул:

— Всем уходить в лес и пробираться на юго-восток! Сержант, прикрой отход.

Взвод немцев, развернувшись в цепь, приближался к сараю.

Георгий догнал отставшую женщину с двумя девочками. Поднял одну из них на руки. Она крепко обхватила его ручонками за шею. Георгий невольно вспомнил о своих детях. Он попытался заговорить с девочкой, спросил, как ее зовут. И не сразу догадался, что та не понимает по-русски. Но она вдруг проговорила:

— Сауле, Сауле!

— Тебя зовут Сауле? — переспросил он.

Над головой засвистели пули. Сауле со страхом прижалась к Губкину, и он заслонил ее собой от вражеских пуль. Тем временем сержант Закаблук длинными очередями строчил по фашистам, прикрывая своих. Гитлеровцы, заметив, что стреляет единственный пулемет, стали обходить Закаблука. Но тут заработал пулемет Примака, прорезая темноту трассирующими пулями.

Ночная операция удалась на славу. Было спасено более двухсот советских граждан, и к тому же произведена разведка боем: выявлены первая траншея вражеской обороны, огневые точки и расположение бронеколпаков…

Восемнадцать молодых литовцев из числа освобожденных попросили зачислить их в ряды Советской Армии и дать возможность отомстить фашистам. По настоянию комбата Водовозов в порядке исключения дал разрешение.

Со своими земляками к Губкину подошел и связной партизанского отряда Костас.

— Товарищ капитан! Пожалуйста, меня тоже оставьте в батальоне, — смущенно попросил он.

— По возрасту ты пока не подходишь в солдаты! — Увидев, как юноша сник, комбат добавил: — Не горюй, Костас! Будешь проводником и связным. Разведчики помогут тебе перейти линию фронта к партизанам.

Шел пятнадцатый день непрерывного наступления. И снова бои, атаки, снова люди не знали ни покоя, ни передышки. Муза писем от Георгия давно уже не получала. Она почему-то не думала, что с ним могло что-либо случиться. Но грустные мысли все же одолевали ее, когда она перечитывала последнее письмо Георгия, в котором он писал: «…Не жди скорых писем!..»

Батальон Губкина шаг за шагом приближался к исторической границе СССР 1941 года, к реке Шешупе, за которой лежала Восточная Пруссия. Позади остались Барздай, Пильвишкяй.

Соседи слева отстали, ведя напряженные бои в направлении Кибартая.

На подступах к Тупикаю стрелковые роты Губкина наткнулись на сильный оборонительный узел, где закрепился пехотный батальон, поддерживаемый танками и артиллерией. Обстановка резко ухудшилась. Губкин приказал ротным командирам закрепиться на захваченном рубеже. Противотанковый резерв он выдвинул в боевые порядки пехоты.

Отдав необходимые распоряжения, Губкин обосновал штаб батальона в железобетонном убежище. Построенное еще в сорок первом для отпора врагу, оно тогда осталось неиспользованным, зато пригодилось сейчас, во время наступления. Убежище утопало в молодом березняке. Впереди, как на ладони, лежала дорога Жвиргждайчяй — Науместис.

Едва Губкин присел отдохнуть, как веки отяжелели, глаза стали слипаться, смертельно захотелось спать, дремота мигом сковала тело. Сказалось напряжение последних боев.

Но долго спать не пришлось, зазуммерил полевой телефон. Губкин взял трубку.

— Докладывает Зайцев! — услышал он. — Передо мною «тигры» и «пантеры»!

Оттого, что еще по-настоящему не проснулся, Губкин сначала никак не мог понять, при чем тут тигры и зайцы. Тряхнув головой, чтобы сбросить остатки сна, он наконец сообразил: это командир четвертой стрелковой роты Зайцев сообщает, что его атаковали немецкие танки.

— Сколько «тигров»? — спросил комбат и машинально подумал, как не соответствует фамилия старшего лейтенанта его внешнему облику. Зайцев был широкоплечим, сильным человеком. До войны он служил в пограничных войсках. Ему неведомо было чувство страха, и пули, казалось, его не брали. За героизм в боях он был награжден орденом Отечественной войны.

— Больше десяти! — ответил комроты.

— Держись до подхода противотанкового резерва!

Оценив обстановку, Губкин решил, что немцы хотят отрезать вырвавшийся вперед батальон. Он приказал командиру взвода противотанковых орудий встретить танки врага огнем прямой наводки.

Гитлеровцам все же удалось вклиниться в боевые порядки батальона. Под гусеницами фашистского танка хрустнуло одно противотанковое орудие. Но танк тут же вспыхнул. Это сержант Иван Шевченко врубил ему в борт снаряд пятидесятисемимиллиметровки. На противотанковую пушку сержанта надвигались девять вражеских машин, но у Шевченко нервы оказались железные. Мастерство и выдержка, сознание долга решили судьбу не только роты Зайцева, но и всего батальона. Шевченко подбил из своего орудия четыре «пантеры». Гитлеровцы были в замешательстве. Батальон вновь перешел в наступление. Двумя стрелковыми ротами, усиленными танками и батареей самоходных установок, подошедшими из резерва командира полка, он стремительно ринулся вперед к реке Шешупе.

Утром 15 августа наступление к границе продолжалось. Далеко вперед пробились со своими отделениями старший сержант Анатолий Мяловицский, младший сержант Владимир Еремин. Сколько было радости! Когда до Шешупы оставались считанные километры, Еремина подкосила вражеская пуля, он упал. Санитары доставили его в медсанбат с ранением в ногу, а ночью Еремин сбежал на передовую — в эти решающие дни, когда батальон выполнял свою историческую миссию, он не мог оставаться безучастным.

Начальник штаба батальона встретил младшего сержанта сердито:

— Кому ты нужен с раненой ногой? На машине прикажешь тебя возить?

— Зачем на машине? Я своим ходом дойду до нашей границы, а потом и до Берлина. Поймите, товарищ капитан, не могу я в такое время валяться на койке.

— Ладно, — смягчился начальник штаба. — Хоть ты и без документов, на первый раз прощаю, поставлю на довольствие, но чтобы это было в последний раз…

Генерал Городовиков сидел за столиком, на котором лежала освещенная тусклым светом двух свечей карта с нанесенной обстановкой. Было далеко за полночь, а он все не ложился.

Вблизи от КП разорвался тяжелый снаряд. Свечи вздрогнули в своих деревянных подставках, пламя тревожно заметалось. Городовиков поднял голову, прислушался. В укрытие он не пошел. Всяко приходилось комдиву, воевал он с первого дня войны и многое повидал. Довелось испытать и горечь отступления, и радость побед. Но такое яростное сопротивление врага, как здесь, у границы, встретил впервые. Утром предстояло совершить бросок и освободить последние километры советской земли. Важность задачи еще раз заставила его проверить свой выбор: из шести оставшихся в строю стрелковых батальонов он должен был отобрать один — головной. Городовиков представил себе своего лучшего комбата Губкина, его худощавое, волевое лицо, светло-карие глаза, выражавшие неукротимость духа. Комдив задумался. Не слишком ли часто он посылает Губкина в самое пекло? Его батальон устал от длительных и тяжелых наступательных боев.