Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Немецко-фашистское командование требовало от своих войск держаться до последнего солдата. Слабодушных, трусов и паникеров расстреливали на месте. Сдавшихся в плен заочно приговаривали к смерти, а их семьи отправляли в концлагеря. Солдат всячески запугивали русским пленом, чтобы каждый из них сражался до конца. Фашисты ни с чем не считались ради того, чтобы не пропустить наши войска к заливу Фришес-Хафф и избежать окончательного окружения своей кенигсбергской группировки. На рубеже Немриттен, Клаусситен боевые действия затянулись на целую неделю. Немриттен и Клаусситен несколько раз переходили из рук в руки.

Несмотря на неимоверные трудности, во второй половине февраля Кенигсберг был полностью окружен войсками генералов Людникова, Галицкого, Крылова. Среди солдат ходили слухи, что в день Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал армии Черняховский будет принимать парад войск в Кенигсберге.

Но 18 февраля случилось непоправимое — погиб Черняховский. Никто не хотел этому верить, невыносимо тяжело было даже подумать о происшедшем. Многие только вчера видели Черняховского на переднем крае — и вдруг его не стало. Самый молодой командующий фронтом, один из талантливейших полководцев Великой Отечественной войны, дважды Герой Советского Союза Иван Данилович Черняховский пал, как солдат, на поле боя от осколка вражеского снаряда.

Весть о гибели Черняховского молнией облетела войска 3-го Белорусского фронта. Всех охватила ярость и гнев. Полки рвались в бой. Еще продолжали выполняться приказы Черняховского, все теснее сжималось стальное кольцо вокруг Кенигсберга. К фронту подходили свежие оперативные резервы советских войск.

Губкин во главе сводной роты, представлявшей дивизию, утром 19 февраля прибыл в Вильнюс проводить в последний путь любимого командующего. 20 февраля состоялись похороны Черняховского. Рота вместе с другими воинскими частями дала прощальный салют. А на следующий день Губкин опять уже находился на боевом рубеже, готовя батальон к штурму цитадели прусского милитаризма. Он знал, что лучшим памятником Черняховскому будут новые победы над врагом.

Осматривая огневые позиции артиллерийского дивизиона, поддерживающего его батальон, Губкин увидел, как заряжающий одного из орудий мелом писал на снарядах: «Смерть Гитлеру! За Черняховского!»

— Как фамилия? Откуда родом? — спросил комбат.

— Карпухин, из Горького, — ответил солдат.

— Уверен, что твой подарок будет доставлен адресату?

— Уверен, товарищ комбат! Эти снаряды достанут фашистов, будь они хоть под землей. Таково наше солдатское слово!

Губкина вызвал к телефону Городовиков, только что вернувшийся из госпиталя.

— Батальон готов отомстить за гибель генерала армии Черняховского?

— Готов!

— Проверьте и согласуйте свои действия с соседями!

Ночью Губкин не сомкнул глаз. Мысли его все время возвращались к Черняховскому. Сердце сжималось от боли…

Наутро он повел в наступление свои роты, усиленные девятью тридцатьчетверками и тремя артиллерийскими дивизионами. Это был тот случай, когда батальон по своей мобильности и маневренности равнялся полку.

Гитлеровские войска на этом направлении, по существу, отступали, за ними уходило население. Вереницами тянулись беженцы с узлами, чемоданами, дороги были забиты.

Параллельно асфальту, по грунтовой дороге, худые лошади тянули старинные фаэтоны, двуколки с массивными колесами, нагруженные домашним скарбом. Севернее все сильнее грохотала артиллерийская канонада, воздух сотрясали частые взрывы. Толпы беженцев, словно подталкиваемые взрывной волной от разрывов своих же снарядов, инстинктивно жались к колонне батальона Губкина. Шагавшие во главе колонны старший сержант Примак, рядовые Чернобаев, Чуев и Герасименко с жалостью глядели на обездоленных детей, стариков и женщин.

После почти четырех лет войны фронт придвинулся к ним. Немцы уже хорошо понимали, что война проиграна Гитлером, и проклинали его, но от этого им не было легче. Они сознавали, что никто и ничто не сможет возместить утрат и облегчить их участь.

Дорога упиралась в фольварк, на подступах к которому гитлеровцы заняли оборону. Снова бой. Беженцы остановились, смешались, но после того, как среди них стали рваться немецкие снаряды, бросились в кюветы, наполненные ледяной водой.

Танки и артиллерия по приказу Губкина открыли ответный огонь по позициям противника. К двенадцати дня солдаты второго батальона ворвались на окраину одного из населенных пунктов, расположенных на южных подступах к Кенигсбергу.

Засевшие в каменных домах фашисты все еще продолжали огрызаться. Рвались мины и снаряды, строчили вражеские пулеметы.

Комбат остановился, чтобы сориентироваться на местности. И солдаты его вырвались вперед. Вокруг было пустынно. Только над сожженным домиком вился одинокий аист. Покружил, покружил и улетел куда-то на запад, где не рвались снаряды. Георгий не ведал, что аиста, оказывается, спугнул вражеский снайпер, засевший в развалинах дома на противоположной стороне улицы и уже взявший его на прицел.

Прозвучал выстрел. Георгию показалось, будто его топором ударили по кисти руки. От неожиданной и резкой боли он упал. В этот момент недалеко разорвался снаряд, каленым железом обожгло ему грудь. Комбат сгоряча попытался встать, но не смог. Голова закружилась, подступила тошнота и слабость. Губкин ощупал рану, слипшимися пальцами хотел достать индивидуальный пакет, но силы оставили его. Надо позвать санитара, он напрягся, но вместо крика вырвался хрип. «Значит, судьба погибнуть!» — пронеслось в голове.

Что было потом, он не помнил. Колокольный звон наполнил голову, закрутилась стоявшая рядом сосна, в небе поплыли розовые облака. Откуда-то издалека вдруг донесся стон. Губкин попытался встать, но не смог.

Он очнулся от пронизывающего холода, попробовал приподняться, но кто-то держал его. Он осмотрелся — полушубок его примерз к земле. Он напрягся, ему все же удалось чуть приподняться. Георгий увидел, что рядом с ним весь в крови лежит командир минометной роты капитан Парскал. «Кто примет командование батальоном?..»

А бой все удалялся на запад. Санитаров поблизости не оказалось, они ушли за атакующими цепями. Губкин стал звать на помощь, но, обессилев, вновь впал в забытье.

Жизнь и смерть передавали его из рук в руки. Вот он снова очнулся и по редким выстрелам и отдаленной стрельбе из автоматов и пулеметов понял, что бой отдалился, но не разобрал, в какую сторону. На чьей земле лежит он? Если наши отошли, то ему грозит неминуемая смерть. Сил не хватит, чтобы оказать гитлеровцам сопротивление. И все-таки он не терял надежды, что выживет, что находится он если не на своей территории, то хотя бы на нейтральной полосе.