Дитлоф ван Вармело - В коммандо

Я должен был также взять сообщение для президента Стейна, что санитарный фургон из Оранжевой Республики должен был следовать за лагерем в направлении Крокодайл-Ривер.

Поздно вечером я достиг Растенбурга, чтобы обнаружить, что лагерь уже ушел. Врага можно было ждать в любой момент. но санитарный фургон был все еще там, и всю ночь напролет я вел это в направлении, в котором, как сказал мне генерал, ушел лагерь.

Поздним утром следующего дня я достиг лагеря де Вета, который переехал на расстояние в несколько часов пути по направлению к Стеркстроому. Коммандо тем же днем снялось и продолжило путь вдоль Магалисберга к Коммандонек. В этот день и следующую ночь мы приобрели первый опыт длинных утомительных маршей, которые позволили де Вету вводить врага в заблуждение.

Той ночью президент Стейн произвел на нас самое благоприятное впечатление, поговорив с нами. Он не пробовал воодушевить нас надеждами на вмешательство, но просто указал, что война может продлиться еще долго, и что мы должны будем войти в Колонию.

В Коммандонеке мы оставались несколько часов, пока сам де Вет пошел на разведку. Он послал письмо командиру англичан, которые удерживали проход, с предложением сдаться. Офицер ответил, что не совсем понятно, кто должен сдаться – он или де Вет. Я думаю, что это было просто уловкой со стороны де Вета, чтобы по тому, кем подписан ответ, выяснить, кто командует войсками и сделать предположение о количестве англичан.

Он решил не атаковать проход, и перед рассветом следующего дня мы снова были в движении. Некоторое время спустя, в Уормбаде, я слышал, что английский генерал рассказывал об этой уловке де Вета, но он думал, что де Вет угрожал ему, имея очень незначительные силы, поскольку его коммандо, должно быть, все еще находилось в Олифантснеке. Это – пример того способа, которым мы ввели врага в заблуждение своей мобильностью.

VII. С президентом Стейном к президенту Крюгеру

Недалеко от Крокодайл-Ривер, на ферме Карлайл, президент Стейн и его сопровождающие отделились от коммандо де Вета, и отправилась в сторону Заутпана в Мачадодорп. Нас было всего около семидесяти пяти человек. Маленькое коммандо состояло из телег, нескольких фургонов и всадников на сильных лошадях с хорошей сбруей. Почти все фристатеры (буры из Оранжевой республики) имели одну или две запасных лошади. Наше собственное коммандо состояло из двенадцати или тринадцати человек и небольшого санитарного фургона, который мы использовали для перевозки запасов. Французский врач остался с де ла Реем. Мы двигались очень быстро. В Заутпане, где был холм с провалившейся вершиной, похожий на вулканический кратер, с лужей на дне, из которой получали соль – я встретил старых знакомых, которые приехали туда за солью. Во время разговора у меня возникли подозрения из-за их любопытства и осведомленности о прибытии президента Стейна. Я также усомнился в том, что их телега стоит за холмом. а не в Заутпане, и предупредил об этом командира. Он очень обеспокоился и заставил нас двигаться дальше со всей возможной скоростью. Как только мы пересекли бы Пьенарс-Ривер, опасность со стороны англичан нам более бы не угрожала. Было очень хорошо, что командир заставил нас так быстро двигаться, потому что, едва следующим утром мы пересекли Пьенарс-Ривер, как хаки начали обстреливать из скорострельных пушек заставы из коммандо генерала Гроблера, занимавшего там позиции. У нас было времени только на то, чтобы запрячь лошадей и отправиться в бушвельд, к Олифантс-Ривер, где мы были бы в полной безопасности, в то время как генерал Гроблер исчез в направлении Уормбада.

У Пьенарс-ривер я познакомился с генералом Силлирсом, который во всеуслышание говорил, что раздавит хаки, если только бюргеры будут сражаться как надо. Он был исключением из правила, согласно которому все хвастуны – трусы. Большинство хвастунов постепенно пропало, ничего не сделав, но дела этого героя никогда не расходились со словами.

Мы впоследствии узнали, что вражеский отряд преследовал нас, но мы сильно от них оторвались и, кроме того, шли коротким маршрутом, о котором англичане не знали. Для хаки нелегко было нагнать такое мобильное коммандо, которое было у президента Стейна.

Нам также сказали, что враг знал о прибытии президента Стейна, что подтвердило мои подозрения в том, что двое подозрительных типов, которых я встретил в Заутпане, были вражескими информаторами. И каждый раз, когда мы, атаковав врага, брали пленных, те говорили нам, что знали о том, что мы готовимся напасть, потому что у них везде свои люди. Возможно, это говорилось специально, чтобы нас деморализовать, потому что нельзя сражаться, зная, что рядом с тобой находится предатель и что каждый твой шаг известен врагу.

Долгое время мы шли той же дорогой, которой шли с коммандантом Бошоффом к Растенбургу. Мы благополучно прибыли в Ватерфал-Бовен (президент Крюгер уже уехал из Мачадодорпа), где оставались несколько дней и услышали шум известного сражения при Далматуте (27 августа) – самая ужасная канонада, которую я когда-либо слышал.

От Ватерфал-Бовен мы пошли в Нельспруйт, куда уехал президент Крюгер в своем железнодорожном вагоне. Мы дали нашим лошадям отдых на неделю и проводили время, ловя рыбу и охотясь. Мы были вполне довольны, поскольку мы и сами хорошо питались, и наши лошади также смогли откормиться, а тогда для нас это было очень важно. Обстоятельства вынуждали нас обращать много внимания на пустяки, которые раньше мы просто не замечали.

Только тот, кто перенес муки голода, может в полной мере оценить прелесть домашнего уюта, и только тот, кто во время долгих скитаний не видел женщины или ребенка, может оценить их очарование и понять «Наказанную хозяйку» Шиллера в «Песне колокольчиков». Как часто в наших долгих и утомительных скитаниях нам не хватало хорошей литературы! И как ужасна была мысль о том, что все эти лишения мы переносим добровольно, хотя отчасти и руководствуясь чувствами долга и чести. Горечь войны в том и состоит, что сильная нация под влиянием нескольких своих лидеров решила уничтожить маленький народ, который требовал права на существование и вынужден был это право защищать. Это время было для нас счастливым, потому что мы наконец смогли думать о литературе и других приятных вещах, а не только о войне.

Лишения, которые мы уже вынесли, были совсем незначительными по сравнению с теми, которые ждали нас. Уитлендерам было хорошо – пока жизнь в нашей стране его устраивала, он мог оставаться в ней, но , как только все менялось к худшему и он не видел в будущем ничего хорошего для себя, он мог уехать в свою страну, где мог спокойно жить и рассуждать о нашем народе. Как жажду я показать истинную картину самопожертвования наших бюргеров и тех страданий, которые им пришлось перенести! Сердце мое обливается кровью, когда я думаю о горе, которое обрушилось на наш народ!