Евгений Шварц - Мемуары

В двадцать восьмом году ему исполнялось тридцать два года.

Пора было осмыслить сделанное, свое восприятие мира, заставить себя записывать ежедневно свои впечатления, мысли, увиденное в поезде, в трамвае, в редакции, на улице. И тут подвернулась толстая тетрадь, которую он и надписал первым номером.

Ни одна из записей не датирована, поэтому трудно установить, когда та или иная сделана, но первые — «По дороге в Псков» — написаны сразу же по возвращении из Пскова и соответствуют, по — видимому, дате 29.7.28. А последняя — «Туапсе» — сделана осенью 1929 года, после поездки на юг летом того же года.

Для исследователя творчества Шварца или его биографа наибольший интерес представляет, по — моему, первая часть тетради — «Философский кашель», «По дороге в Псков». Это небольшая повесть. Первая ее глава «Я все вижу!» — это вступление, план. «В дороге человек умнеет. Пока он сидит на месте, любой пустяк: скверный разговор, корректура, заседание — могут заслонить от него весь мир. В дороге ты оторвался от всего — и все видишь. Я понял все: что нужно делать, как быть, как интересно стоят вагоны на рельсах, какая трава».

И в последующих он пишет, что же он увидел в том, как стоят вагоны, какая трава, что нужно делать и как быть.

Мир — это ковер с замысловатым рисунком, расшифровать который не так — то просто. А чтобы не сбиться и не запутаться, нужно наблюдать, записывать и осмыслять записанное. «Есть мир, ты, бумага, перо. Только эти данные помогут тебе решить задачу».

Трудно удержаться, чтобы не цитировать еще и еще отдельные выражения, предложения, целые куски из «Философского кашля», но читатель прочтет их и без меня.

Следующим идет раздел «Факты и догадки». Это небольшие картинки — зарисовки с того громадного ковра жизни, о котором он писал вначале. Здесь и сценка в трамвае и в редакции, и услышанные разговоры, и вырезки из газет.

Работавшие в то время в редакции «Ежа» рассказывают, как по — разному относился Евгений Львович к авторам, приходившим туда. Редакционная комната была почти квадратной. Посередине стоял большой стол. Вернее — несколько составленных вместе столов, покрытых красной скатертью. С одной стороны сидели редакторы, с другой — художники. Большое окно, почти во всю стену, а напротив — дверь. Евгений Львович должен был сидеть за столом лицом к двери, но чаще его заставали на подоконнике. Если в редакцию приходил самоуверенный автор и спрашивал: «Кто здесь редактор Шварц?» — Евгений Львович каким — то чудом перемахивал через этот стол и, приземлившись перед носом удивленного автора, отвечал: «Я — редактор Шварц». Если же приходил застенчивый, не уверенный в себе автор, Евгений Львович бывал к нему очень ласков, боялся чем — нибудь обидеть и непременно провожал того до выхода.

Так, однажды пришел в редакцию «прихрамывающий, интеллигентный, красногубый, немолодой безработный человек» и принес четыре бездарные книжечки для детей. Приводя в «Тетради» стихи оттуда, Шварц не веселится над их автором. В записи «Мой девиз» чувствуется боль за человека, которому нечего есть, и боль за литературу, в которую бросаются за куском хлеба.

Мне не удалось разыскать газету, из которой сделаны вырезки, не переписанные, а просто вклеенные Шварцем в «Тетрадь», и потому даже здесь мне неизвестна дата. Заголовок «Что надо» дал этим вырезкам скорее всего сам Евгений Львович. Вот они:

«Рабочий в книге хочет видеть красивые выражения, чтобы впечатление от книги осталось на многие годы».

«— Даже у пролетарского писателя Серафимовича и у того тип рабочего надуманный! — говорит рабочий Коровин с фабрики «Дукат». — Не короткими рассказами писать, а длинными романами».

«Основное же совершенно справедливое требование рабочего читателя к новой книге — это «Дайте нам книгу занимательную, рисующую подлинную жизнь и написанную простым, понятным, красивым языком». Это, повидимому, отчет о какой — то читательской конференции, подписанный С. Е. Нелепость его положений не требует комментариев, не комментирует их и Шварц.

После этих наклеек он долго не делает записей в «Тетради». Последующие страницы исписаны другими корреспондентами.

И вот — «Туапсе». В обращении к друзьям — соавторам он называет «Туапсе» очерком, отрывком из романа. Здесь уже чувствуется рука превосходного мастера слова. Описание города, его улиц, строящегося мола создают реальное ощущение зноя, духоты, пропыл енности южного города. «А на улице с самого раннего утра жара, жара, пыль. Серые деревья, мягкие дороги, на столбах можно писать пальцем, на скамейку не сядешь — пыль, пыль». «Клубится, не уходя, сплошным облаком пыль».

Читаешь эти строки и чувствуешь, как пыль начинает скрипеть на зубах, как весь покрываешься серым облаком — волосы становятся бесцветными и жесткими, как спирает дыхание от духоты и хочется вместе с автором стать в очередь к одной из бутылок, где продают холодное пиво.

«У домов серые кипарисы, серые акации, серые кусты».

На такой жаре недолго потерять человеческий облик. На наших глазах веселый армянин превращается в озверевшее животное. И для этого Шварцу нужно всего несколько строк.

Каждая зарисовка в этом очерке поражает подробностью, точностью, наблюдательностью и авторским отношением к происходящему.

Последняя запись, сделанная рукой Евгения Львовича в этой тетради, — «Письмо». Это призыв писать!

«Пишите!

Я больше не буду задерживать очередные статьи. Сейчас у нас пойдет живой обмен.

Пишите!»

И не написал. Ни одной строчки.

Так еще не раз будет в его жизни.

В шестом номере «Нового Робинзона» за 1924 год появилось начало сказки «Два друга: Хомут и Подпруга», о которой я уже упоминал. В девятом номере — продолжение. Конец так и не был написан.

Почти с самого рождения «Еж» стал печатать «Карту с приключениями». В тридцатом году Шварц выпустил «Карту» отдельным изданием и, по — видимому, стал охладевать к придуманному самим жанру. В 1933 году «Карта» печаталась уже всего в двух номерах (первом и девятом) и то на одной — двух страницах. В последнем номере этого года в «Письме ”Ежа”» читателям писатель Е. Шварц торжественно обещал, что будет писать для каждого номера «Карту с приключениями». И не написал. Ни одной строчки.

Так он не написал и романа, главой которого должна была стать статья «Туапсе».

И только в сорок девятом году, начав писать воспоминания, которые он так не хотел называть мемуарами, он писал их до самых последних дней своей жизни.

Бвг. Биневич

Тетрадь № 1 Начата 19 июля 1928. ЖУРНАЛ

Правила:

1. Писать ежедневно.

2. Не вырывать ни одного листика.

3. Сотрудников трое.

4. Записи в журнале не подлежат оглашению.