Юлиус Вольфенгаут - Черные воды Васюгана [ЛП]

Политическое и экономическое положение в стране определяли две большие партии — либеральная и национально-аграрная [12] Национальная крестьянская партия. , они составляли альтернативу правительству. Как только одна из партий выигрывала войну за власть, она тотчас назначала на влиятельные должности своих представителей, которые зачастую отменяли распоряжения и постановления, принятые прежним правительством, и объявляли новые (так во время одного законодательного периода в нашей школе итальянский язык был введен в качестве иностранного; в следующий период его отменили), и все эти новшества опять исчезали после очередных выборов правящей партии. Если что и было у них общего, так это плохо скрываемые шовинистические настроения.

В высшей школе царила numerus clausus [13] Процентная норма ( лат .). — Прим. Е. Ш. , который прежде всего был направлен против евреев. Антисемитизм, который до этого проявлялся в скрытой форме, был не без молчаливого одобрения высших кругов возведен к открытому признанию через правоэкстремистскую Куза-партию [14] Названа в честь князя И. А. Куза, который в 1859 году объединил Молдавию и Валахай. .

Кузистами в Черновице были в основном эмигрировавшие румынские студенты, которые чувствовали в себе призвание к колонизации вновь завоеванных земель и позиционировали себя как «народники». В своих национальных костюмах (белые неглаженые льняные брюки, поверх них такая же рубаха до колен, белый искусно вышитый жилет, отороченный мехом ягненка, а на голове высокая заостренная меховая шапка) они вызывающе вышагивали — лучше было не стоять у них на пути — и с подозрением смотрели на каждого, кто имел дерзость родиться здесь и чьи предки не придумали ничего лучше, как тоже здесь родиться и здесь же быть захороненными.

И еще одно унижение ожидало нас: новое правление шло в ногу с румынским плебсом, неизменными спутниками которого были жуткое сквернословие и брань, которые показывали, насколько хорошо эти люмпены разбирались в анатомии и физиологии гениталий. А когда они лихо закручивали свои тирады, наши обывательские чертыхания звучали на их фоне, как дружеский утренний привет. Тем не менее, я хочу здесь подчеркнуть, что советский плебс, да и верхушка бывшего Советского Союза, своим румынским партнерам при состязании в этой дисциплине дали бы сто очков вперед (в СССР считалось почти что хорошим тоном использовать этот «vox populi» [15] Глас народа ( лат .). — Прим. Е. Ш. , причем это превосходство обусловливалось не столько разнообразием приемов, сколько интенсивностью использования: даже в непринужденную беседу — обычно без всяких на то оснований, так сказать, в качестве междометий — вплетались сочные ругательства [16] Почти полный словарь этих выражений жаждущий знаний читатель найдет в автобиографической повести «Это я, Эдичка» современного российского писателя Эдуарда Лимонова. Немецкий перевод был опубликован под общедоступным названием «Fuck off, America». .

Середина 20-х годов совпала с «фамусовской» идеей нашего изобретательного школьного руководства: все ученики должны были отныне носить хаки-униформу. Среди немногих, кто приветствовал это нововведение, были продавцы тканей и портные, для которых теперь наступило раздолье; мы, ученики, восприняли причуды наших менторов отчасти равнодушно, отчасти с молчаливым предубеждением. Однако одной униформой дело не обошлось: как вскоре выяснилось, у школьного руководства за пазухой имелось еще одно оригинальное новшество: нас должны были инвентаризировать! Каждому ученику присваивался номер, который аккуратно вышивался серебристой нитью на кусочке красной ткани, после чего в качестве украшения пришивался на левый рукав кителя и пальто. На шапке, так же из серебра, должны были стоять инициалы школы (в моем случае «LR2», сокращение от «Реальный лицей № 2» [17] «Realgymnasium № 2» ( рум .). ). Эти меры, как нам доброжелательно разъяснили, должны были помочь «выявить» и «идентифицировать» тех учеников, чье антиобщественное поведение вызывало раздражение общественности. Так мы и бегали теперь, пронумерованные, уже до самого выпуска, в постоянной опасности быть «выявленными». Но, к чести сказать, насколько я знаю, у нас в Черновице такая процедура «выявления» ни к кому не применялась.

На самом деле, все это не могло удержать нас от того, чтобы время от времени устраивать себе «утренний праздник» и прогуливать школу. На Круглой площади находился кинотеатр «Унирея» («Объединение»), название которого народная молва, переставив две согласные, превратила в «Уринею». В этом пользующемся дурной славой заведении показывали исключительно приключенческие и ковбойские немые фильмы, ведь он и был рассчитан на специальную публику — на подростков, которые во время киносеансов чаще всего просто прогуливали школу.

Праздники и торжества положено совершать по старинным, сложившимся ритуалам, и наша «Унирея», ожидая своих «празднующих утро» гостей, тоже ввела оригинальный обычай: перед началом сеанса владелец кинотеатра, господин Акерман, вместе с билетершей стояли на входе и лично проверяли наши сумки и портфели на наличие тыквенных семечек. Наивные! Очень редко им удавалось что-нибудь найти — сообразительные мальчишки проносили лакомство в шапках, в подкладке курток, во всевозможных тайных местечках.

Вот все заходят в длинный, низкий, тусклый зал. Пока светло, семечки трогать никто не решается: «мускулистая» рука билетерши сразу отправит нарушителя на свежий воздух, но как только свет гаснет, отовсюду начинает раздаваться треск, и шелуха от семечек безостановочно сыплется к ногам, как осенняя сухая листва.

На экране появляется предфильм. Горе, если это не комедия с Зиготто или Гарольдом Ллойдом, а скучные съемки природы. Топот и пронзительный свист — заслуженный ответ на подобную дерзость. Наконец начинается главный фильм! Вот он, наш герой, наш идол — Гарри Пил, защитник всех обиженных и гроза всех злодеев! А те двое, рябой и одноглазый, что прячутся в извилистых переулках, мне совсем не нравятся: они что-то замышляют. Вот немощная старушка умоляет Гарри о помощи. Он обещает помочь и спешит выполнить обещание. Она насмешливо смотрит ему вслед. Ясно, я догадался: старушка — переодетый бандит! Вот Гарри входит в полуразрушенную мельницу, куда заманила его эта змея. «Гарри, не ходи!» — кричит кто-то с задних рядов. Ах, слишком поздно! Гарри отбивается как лев, двое уже испустили дух, но перевес сил слишком большой. Он лежит связанный, неподвижный. Неужели они собираются его заморозить? Гарри, бедный Гарри!.. Я украдкой гляжу на часы: еще пятьдесят минут игрового времени, это не может случиться так быстро. Но что они собираются сделать с ним? Ах, эти жулики! Они связали его толстой веревкой и подвесили рядом с большими стоящими часами, к минутной стрелке которых прикреплен острый нож. Сейчас свершится чудовищное злодеяние: как только пробьет три четверти девятого, нож перережет веревку — и Гарри — о, бедняга! — упадет в глубокую бочку, на которой написано «порох». Бандиты смотрят на своего заклятого врага: он должен их умолять! Он должен претерпеть тысячекратный страх смерти, прежде чем распадется на атомы! Они кидают на него злорадные взгляды и, издевательски посмеиваясь, удаляются.