Юлиус Вольфенгаут - Черные воды Васюгана [ЛП]

Стрелка движется неумолимо, безжалостно. Вот она приближается к роковой девятке. Гарри в отчаянье дергает веревки, оковы немного слабеют, вот он освободил большой палец и указательный, но нож уже скользит по веревке. Мертвая тишина в зале. Прекращается даже треск тыквенных семечек. Веревка держится уже на нескольких волокнах. Спасения нет! Я закрываю глаза. На все Божья воля, мой рыцарь без страха и упрека! Никогда больше ты не совершишь на экране свои дерзкие подвиги. Вдруг — ряды взорвались от радостного крика! За мгновение до того, как нож разрезал последний волосок веревки, наш Гарри нечеловеческим усилием вывернулся и крепко ухватился за верхний конец веревки. Вот он подтягивается наверх. Ликование без границ!

А бандиты празднуют и наслаждаются победой в прокуренном трактире: они упиваются своим триумфом! А ну, погодите, псы, сейчас вы почувствуете! Оп-ля, он уже напал на них, наш Гарри! О, как он их уделал! Как радостно бьется сердце в груди! Одного из злодеев он вниз головой отправляет в чан со щелочью, тот только дрыгает ногами! Одноглазый, держа зубами нож, подкрадывается сзади, набрасывается — Гарри едва успел заметить! — и получает свое. И с другими он тоже быстро покончил.

Все? (Я смотрю на часы: еще пятнадцать минут.) Нет! Ведь есть Она, любимая, блистательная, та, что томится в плену и которую нужно спасти. Гарри вскакивает на своего благородного гнедого коня, а затем Фоксл, верный терьер, берет след. Два охранника застрелены моментально, и вот уже Она с блаженным смехом падает в руки Гарри. Долгий, долгий поцелуй. (Оодобрительное чмоканье в зале). Крупный план: Фоксл, верный терьер, смущенно склоняет породистую голову. Конец.

Взволнованные, раскрасневшиеся, мы покидаем зал. Перед внутренним взором еще раз проходит пережитое. «Как он дал ему в зубы, этому негодяю!» — говорит восторженно худенький конопатый мальчишка. «Он не должен был верить этой старухе, я сразу знал, что она заодно с бандитами», — слышу я вокруг себя голоса. Иногда доходило и до ссоры: кто круче — Гарри Пил или Эди Поло? — вопрос, который, нас, мальчишек, разделил на два лагеря. Свой голос я решительно отдавал в пользу Гарри Пила: мне импонировал этот благородно-небрежный тип, то, как он высоко вскидывал левую бровь.

Я свернул в переулок Лилий ( Liliengasse , какое изящное название), до двух часов я мог не показываться дома, — вдруг кто-то громко окликнул меня: «Бубци!» «Бубци» было моим прозвищем в детстве; когда я повзрослел, меня стали звать «Вольфи». Удивленный, я обернулся: Йоханци! Мой Йоханци с Мясницкой улицы! Йоханци тоже следил за приключениями Гарри и находился во власти его чар. «Он бросил его в бочку, как котенка!» — взахлеб рассказывал он. Я не мог сдержать улыбки. Эта фраза напомнила мне лаконичные высказывания нашего учителя рисования, поляка по происхождению. Некоторым юношам из обеспеченных семей пан Кратохвила давал индивидуальные уроки рисования, среди них был и я: мои успехи, к сожалению, — он задумчиво кивал головой, — оставляли желать лучшего. Проще говоря — это было вымогательство, но я с удовольствием ходил к нему на уроки, ведь он действительно был талантливым художником, а «искусство идет за куском хлеба». У других получалось еще хуже. Все-таки он нас, шалопаев, кое-чему научил, и я немало удивлялся каждый раз, когда он двумя-тремя штрихами наполнял жизнью мой несуразный рисунок. Однажды днем, когда мы со своими задрапированными масляными картинами пришли в мастерскую, он встретил нас в мрачном настроении. Пани (по-польски «дама») нашла свой портрет недостаточно лестным, объяснил он нам. А затем на ломаном немецком, острым взглядом художника оценивая самобытность этой быстро разбогатевшей дамы, угрюмо добавил: «Ее рот похож на куриную задницу». Оригинальнейшее сравнение, это звучало так красиво! Мы расхохотались, и лицо пана Кратхвила просветлело.

Двадцать лет интенсивной румынизации не смогли вытеснить немецкий язык из разговорной речи. По-прежнему использовались немецкие названия улиц, зданий и учреждений: прогуливаетесь по Господской аллее ( Herrengasse ), идете по Новомирной аллее ( Neue Welt Gasse ) до улицы Транссильваниишг ( Siebenbürgenstraße ), делаете покупки на Мучной площади ( Mehlplatz ), ведете переговоры в Ратуше ( Rathaus ), посещаете кино в Старом городском театре ( Alten Stadt Theatr ), сворачиваете на Русскую улицу ( Russische Gasse ), в ресторанном дворике Фридмана смакуете «Erdbeeren mit Schmetten» (Землянику со сливками) и обедаете, если можете себе это позволить, в «Schwarzen Adler» (Черном орле) на «Raumplatz» (Круглой площади); заимствования из австрийского «Kukuruz» вместо «Маis» (кукуруза), «Ribisel» вместо «Johannisbeere» (пиво), «Stiege» вместо «Treppe» (лестница), «Erdäpfel» вместо «Kаrtoffeln» (картошка), «Schmetten» вместо «Sauerrahm» (сметана), «Paradeiser» вместо «^mate» (помидоры), «Karfiol» вместо «Blumenkohl» (цветная капуста), «Servus» как веселое приветствие, «ich bin» (вместо «habe») gesessen/gelegen/gestanden — и множество подобных примеров показали полную готовность черновицского диалекта к принятию иностранных слов, в основном из русинского (украинского) — «борщ» вместо «Rote Rüben Suppe» (красно-свекольный суп), «галушки» вместо «Kohlrouladen» (оладьи из капусты), «бурлак» вместо «Rowdy» (хулиган), «баба» вместо «Alte» (старушка) — и частично из румынского — «мамалыга» вместо «Маisbrei» (кукурузная каша), «карнатцен» вместо «gewurzte Flöischklosse» (пикантные фрикадельки). Не обошлось и без влияния идиша: к примеру, вместо «schön» (красивый) произносили «шеен», вместо «мüde» (усталый) — «миде», вместо «heute» (сегодня) — «хайте», «erobern» (покорять) и «Ver/ein» (союз), как «е/robern» и «Ve/rein». Глагол «spielen» (играть, применительно к детской игре) стал употребляться в возвратной форме: «Otto spielt sich im Hof» (Отто играется во дворе).

Для нашего местного населения немецкий язык — как диалект — до роковых сороковых годов был связующей нитью, которая, несмотря на этнические трения, объединяла, связывала разные национальности. Своеобразие, которым обладал немецкий язык в Буковине, делало его уникальным немецким языковым островом. Он затонул, как Атлантида.

Это было, если мне не изменяет память, в мае 1940 года, когда Эрнстл [18] Эрнстл Катц в 1944 году, после возвращения Северной Буковины, был призван на военную службу в Красной Армии, воевал на Восточном фронте, был ранен под Ригой. По окончании войны переехал в Румынию; умер в начале 70-х. пришел ко мне. «Розл [19] Розл, его сестра, вышла замуж за адвоката, эмигрировала в Германию (Дюссельдорф), рано умерла от рака легких, у нее осталась дочь. приглашает тебя на вечер, в 7 часов, — сказал он и добавил, увидев мою нерешительность. — Без шуток. Придут...» Он перечислил. На лестнице он еще раз повернулся и крикнул мне: «Это будет прекрасный вечер!»