Валерий Карбалевич - Александр Лукашенко: политический портрет

Когда линия балансирования Минска между двумя геополитическими центрами только начала вырисовываться, ряд белорусских и зарубежных экспертов утверждал, что такая политика долго продолжаться не может, рано или поздно придется делать выбор. Известный немецкий политолог А. Рар сказал: «Мне лично будет очень интересно посмотреть, насколько Александр Лукашенко выдержит этот довольно опасный шпагат между Западом и Россией». Аналогичную мысль высказал российский политолог И. Мильштейн: «Замысел тут еще масштабнее. Никому ничего не отдавать, но, шантажируя и завлекая и Берлин, и Москву, оставить все как есть — в своей личной собственности. Имитируя бросок на Запад, по-прежнему кормиться на Востоке. Или, по примеру Кучмы в середине 90-х годов, окучивать одновременно и братьев-славян, и глупых чужестранцев. Но тут кончается анекдот и начинается полноценная драма человека по имени Александр Лукашенко. Ибо хитрый Кучма, действовавший по пословице «ласковое теля двух маток сосет», умел в лучшие времена вдохновенно повествовать о братской дружбе с Россией в Москве и о правах человека — в Брюсселе. Прямодушный батька не умеет — натура не позволяет. Прирожденный драчун и скандалист, он привык побеждать только на крике с переходом в мордобой, как раньше принуждал к труду пьющих совхозных механизаторов… Чтобы европейцы плясали под его дудку, равно и кремлевские. И чтобы он сам, когда пожелает, мог поджаривать их на сковородке».

Но теперь, по прошествии двух лет, выясняется, что белорусский лидер держит этот шпагат достаточно успешно. В пользу такой политики работают следующие факторы.

Во-первых, по вопросу геополитической ориентации белорусское общество расколото почти пополам. Причем, в отличие от Украины, этот раскол носит не географический, а ценностный характер. Иначе говоря, он не создает угрозы разделения государства.

Во-вторых, с принятием программы ЕС «Восточное партнерство» соперничество за регион Восточной Европы и Закавказья между Россией и Европейским союзом обостряется, переходит в новую фазу. Это означает, что обе противоборствующие стороны готовы тратить больше ресурсов за контроль над этим геополитическим пространством.

В-третьих, неприватизированная белорусская экономика будет привлекать российский и западный капитал, что создает дополнительную почву для соперничества.

Поэтому при известной ловкости политику балансирования можно проводить достаточно долго. Правда, все может поломаться, если белорусские власти встанут на путь ужесточения репрессий. В этом смысле наиболее опасным рубежом для них станут президентские выборы.

Исходя из своих представлений о мире, убежденности в решающей роли субъективного фактора, Лукашенко следует известному принципу, что «кадры решают все». Он не признает возможности саморегулирующейся общественной модели, а делает ставку на ручное управление процессами. И если что-то плохо работает, считает президент, то надо менять не систему, а руководителей.

Тезис о том, что Лукашенко воссоздал систему, похожую на советскую, нуждается в существенном уточнении применительно к статусу чиновничьего аппарата. С одной стороны президент, как во времена СССР, дал номенклатуре огромную власть над бесправным народом, освободил от контроля снизу, от необходимости обращать внимание на мнения людей. Но платить за это ей приходится резким понижением своего социального и правового статуса. В отличие от поздних советских традиций, когда принадлежность к номенклатуре была неотчуждаемой и едва ли не передавалась по наследству, сегодняшняя белорусская элита имеет очень мало гарантий сохранения своего положения, весьма призрачные перспективы.

В политической модели, созданной Лукашенко, он отказался от традиций не только времен перестройки, в ходе которой Горбачев пытался поставить госбюрократию под контроль народа, что стало одним из факторов краха тоталитарной системы. Лукашенко отбросил и опыт функционирования госаппарата в брежневские времена, и уже в независимой Беларуси в период правления Кебича, когда класс чиновников превратился в самостоятельную политическую силу со своими собственными интересами, в значительной мере диктующую свою волю лидеру.

Лукашенко воссоздал сталинскую модель взаимоотношений вождя и госаппарата. В этой модели госбюрократия перестает быть тем всевластным «новым классом» (по Джиласу) или «номенклатурой» (по Восленскому), как в последние десятилетия существования советского строя, ибо принадлежность к правящему классу предполагает если уж не высокую самооценку и определенный уровень собственного достоинства, ответетвенность за судьбу страны, то хотя бы элементарную защищенность от произвола, корпоративную солидарность.

В Беларуси чиновничий аппарат перестал быть субъектом политики а превратился в послушный и безропотный инструмент в руках правителя. Белорусская номенклатура эволюционировала даже не в слой наемных работников на службе у хозяина, ибо в этом случае действуют некие заранее известные правила игры, заключается какой-то юридический договор, который соблюдают обе стороны. И даже не в личных вассалов сюзерена, ибо система вассалитета в средневековой Европе предусматривала взаимные обязанности. Не только вассал должен был выполнять распоряжение сюзерена, но и последний обязывался защищать вассала, обеспечивать ему безбедные условия существования.

Белорусская модель больше напоминает восточные тирании, в которых чиновники и народ находятся в разной степени крепостной зависимости от единовластного самодержца; сословия отличаются не правами, а повинностями. Из правящей номенклатуры, как тогда говорили, «партии власти», руководители всех уровней превратились в подданных Его Величества, их социальный и должностной статус зависит от изменчивости настроения «батьки», его сиюминутных политических интересов. «Человек государев» — так охарактеризовал себя министр внутренних дел Ю. Сиваков.