Мари Дарьессек - Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер [litres]

Мало кто разговаривает с Паулой о ее творчестве так, как Рильке. Возможно, никто. Он хвалит ее уверенность и силу. «Наконец я пред вами, художница», die Künstlerin . В тех рисунках, что она ему показала, видны ее свет и ее жизнь. Жаль, он не настоял тогда, чтобы она показала ему больше своих картин. Канал, мост и небо – эта картина была за ее спиной, когда они разговаривали в мастерской. Но тогда он хотел «видеть ее слова» и не отрывал от нее глаз; а сейчас ему не хватает картины, он плохо ее помнит. К счастью, он помнит другую: «хоровод девушек вокруг толстого дерева». Ее цвета, само уже завершенное движение, склоненную фигуру, руку, обнимающую спокойное дерево. «Утешает, что мой взгляд, сознательно и несознательно, напитался этой картиной, пока вы готовили чай».

Никто из них не погружен в предсвадебные хлопоты. Когда читаешь их письма, складывается впечатление, что они одни во всем мире. Эти благословенные воскресенья, такие невинные, такие насыщенные. Fromm …

И вдруг в одном из писем Рильке возникает Клара. В следующее воскресенье, когда Паула приедет, возможно , у него будет прекрасная Клара . «Вы ведь подарите мне те же часы, что обычно? Может, даже на час больше?»

Отто, в свою очередь, обещает наказать ее «по своему усмотрению» за то, что она утаила от него наброски, которые он находит великолепными. Интонация Отто вовсе не fromm . Он сетует на то, что Паула никогда не говорит с ним о любви – только о живописи. Посылая эти пламенные письма, он соблюдает осторожность: конверты надписывает друг Фогелер. А в незапечатанных открытках обрученные обращаются друг к другу на «Вы» и по фамилии, обмениваются «наилучшими пожеланиями». Пауле эти хитрости кажутся немного смешными – она опасается, что тетю удивит такое количество посланий от Фогелера. Но ради любви она старается. Она упоминает о детях, рассказывает о стихотворении «Благовещение», которое ей недавно прочел Рильке. Она говорит, что прижала руки к губам и хочет, чтобы ее дыхание передало Отто всё то, о чем она не смогла написать. Иногда она пытается добавить, что «горячо его целует». «Вот они, мои любовные письма». Она говорит, что ее сдерживает невинность. Говорит, что хочет спокойно и благочестиво хранить свою девственность, пока не будут «сняты последние покровы». Она говорит, что купила ночные рубашки, «как у Цирцеи». Однажды вечером она сообщает, что пишет ему в одном домашнем халате и что у нее мерзнет животик.

А затем – что она устала. Пусть он больше не беспокоит свою невесту в ее спячке. Он должен ждать весны. Она больше не хочет об этом говорить.

Она просит его прислать фотографию Элсбет, их с Эленой дочери. И пятьдесят марок на одно берлинское платьице. Но если не получится выслать – она ничуть не расстроится!

Через пятьдесят лет Лакан напишет, что между женщинами и мужчинами нет половых отношений. Точнее (так он в первый раз заявляет об этом), – что между ними нет таких отношений, о которых можно написать .

«Берлинское платьице» – это свадебное платье.

Отец Паулы посылает ей церемонные назидания: выйдя замуж, она должна будет подчиниться воле своего супруга и научиться послушанию, поскольку роль жены заключается в том, чтобы сохранять гармонию в паре. Она должна отринуть эгоизм; ведь она эгоистка и есть: например, хочет, чтобы Отто переехал на старую ферму, которую она собирается набить всяким хламом, несмотря на то что у него есть современный и комфортный дом (она уцепилась за эту идею только из желания подражать Фогелеру).

Вольдемар Беккер – любящий отец, но ворчун и меланхолик. К тому же в то время он тяжело болел. Он собирается дать дочери в приданое тысячу марок – значительная сумма для отставного железнодорожного служащего. Паула пытается сократить приданое до двухсот марок. Она просит Отто навестить больного. Она понимает, что многого просит, ведь для этого Отто придется на целый день отложить живопись. Но пусть он не забывает, что она тоже принесла жертву и отдала восемь недель кухне.

Ее семья, и особенно мать, хотела бы, чтобы она продолжила кулинарный курс. «Мама, я с пользой провела это время. Но если что-то мешает вздохнуть, с этим нужно кончать». Ее душа «изголодалась». Она стремится к величию и красоте и надеется, что обретет их в браке с Отто. Она противопоставляет беспокойную и неискреннюю городскую жизнь святости труда и домашнему очагу – в точности как Рильке накануне собственной свадьбы. Она простодушно говорит Отто, как ей хочется назад в свою постельку.

В мае 1901 года Паула и Отто отправляются в свадебное путешествие по Германии. Берлин. Дрезден. Заезжают в Прагу. Поездка по Судетам, к другу Карлу Гауптману. Шрайберхау кажется им слишком туристическим (сейчас это Шклярска-Поремба, популярный польский горнолыжный курорт). В Шнеегрубенбауде они поднимаются на Исполиновы горы (сейчас это Снежные Котлы (Śnieżne Kotły) на чешско-польской границе). Здесь берет свое начало Эльба. Это Германия до Версальского договора, великая имперская Германия.

Но они – люди долины, и горы им безразличны. Они едут в сторону Мюнхена и напоследок заезжают в Дахау. Сегодня Дахау кажется странным местом для медового месяца. Но в те времена город славился поселением художников, почти столь же влиятельным, как Ворпсведе.

Отто – успешный художник. Он только что продал одну картину, «Женщину в лесу», за две тысячи марок. Чтобы сообщить эту радостную новость, Паула послала родителям открытку с орнаментом из мешков с золотом. Отто тоже посылает открытки из свадебного путешествия: на одной он нарисовал очень элегантную Паулу в дорожном платье на фоне Берлина, сплошь из церквей и куполов; на другой Паула в ночной рубашке охотится на клопов в их пражской комнате.

Письма, которые Паула посылает родителям, веселы, хотя в них и встречаются любопытные метафоры: «волны их чуть не поглотили» и этот закольцованный маршрут сдавил их, будто «железный ошейник». Ей нужно гулять в одиночестве, чтобы «разгладить кое-какие складки на душе». Она устала и думает только о том, чтобы вернуться к работе.

Конечно, ни слова о первой брачной ночи, как и о второй, и о третьей. О том, какое впечатление произвели Цирцеины ночные рубашки на кого-то, кроме клопов. Клара и Паула, при всей своей невинности, в 1900 году знали анатомию куда лучше большинства молодых немецких фрау. Они писали и несчастных матерей Ворпсведе, и их искаженные, натруженные тела.

К декабрю, когда умер ее отец, Паула была замужем уже восемь месяцев. Марта Фогелер и Клара Рильке уже беременны, но Паула пишет в дневнике, что еще не готова к этому. К тому же у Отто уже есть дочь, четырехлетняя Элсбет; между ними растет трепетная привязанность.