Мари Дарьессек - Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер [litres]

Вдобавок Рильке не выносит детские крики, они мешают ему писать. Рут временно отправляют к матери Клары. Через год, вернувшись домой, малышка не узнает своих родителей.

Совместная жизнь Клары и Райнера Марии продлилась меньше двух лет. Они так и не разведутся; летом они церемонно будут проводить несколько дней втроем с маленькой Рут. Они долго будут обмениваться длинными письмами. Затем Рильке отправится на просторы Европы. Он писал: «Встретить меня было для нее невезением, ведь я не смог вскормить в ней ни художницу, ни ту ее часть, что желала роли жены». Ни Клара, ни Рут не были приглашены на его похороны. За месяц до смерти, ослабевший, он отказался встречаться с ними, угрожая, что сбежит за границу, если они приедут…

Кто сегодня помнит Клару Вестхофф? От нее остались их многочисленные письма и дневники Рильке. Остались их парижские воскресенья; они встречались только по воскресеньям: в музее Гиме, в Лувре, в Версале, в саду Аклиматасьон… «Даже если нам не дано ничего, кроме прогулки вдвоем…» Да, остались воскресенья с Кларой.

Рильке селится в Париже, чтобы написать монографию о Родене, с которым его познакомила Клара. Он становится его другом и секретарем. Он не просто зарабатывает на жизнь: Роден стал настоящим событием в жизни Рильке. Он воплощает Искусство, метафизическое и новаторское, которое тут же обесценило для Рильке Ворпсведскую группу. Модерзон и прочие? Как они осторожничают, заточенные в своей колонии! Визит к Пауле и Отто: «Ничего отрадного». Ворпсведе: «Всё это стало нам чуждым».

С точки зрения Рильке, Фогелер воплощал типаж популярного художника. Критика Рильке распространилась и на детей его старого друга, на двух девочек, одна из которых, Хелена Беттина, едва родилась: Рильке счел, что ее имя устарело, и заключил, что этот младенец уже в прошлом – как и всё, к чему прикасался ее несчастный отец. Любопытное суждение для отца, сбежавшего от собственного ребенка.

В 1906 году Рильке покупает картину Паулы. Он выбирает маленький портрет совсем маленькой девочки с большими щеками, висящими, будто капли, и громадной рукой матери на плече.

Взглянем, как бьются с женщинами мужчины. «Жизнь с художницей ставит совершенно новые проблемы», – пишет Рильке о Кларе.

Что же до Отто, Рильке считает, что никто, кроме него, не понимает Паулу. «Никто не думает о том, что она уже кто-то, и о том, что она создает. ‹…› Она ведет эту борьбу совершенно одна, и однажды она потрясет весь мир (как это сделал я). Скорее бы пришел этот день! В то же время она учится быть хорошей хозяйкой дома, и с этим она справляется теперь не хуже, чем фрау Фогелер».

В июле 1902 года портрет Элсбет в саду, написанный Паулой, потрясает Отто. «Пелена спала с моих глаз ‹…›. Она вступает в гонку со мной». Его покоряет ее чувство света, но он сожалеет, что независимость его товарки , доходящая до тщеславия, подчас мешает ей выполнять супружеские обязанности.

Когда он уезжает навестить родителей, Паула пишет ему, насколько свободной, божественно свободной она себя чувствует. Она так любит гулять по пустошам в одиночестве. И она так бы хотела тоже уехать, в Париж. А еще она сообщает ему, что картина, которую он сейчас пишет, та, которую он считает величественной, – помпезная, и только.

«В первый год своего замужества я много плакала, рыдала, как ребенок. ‹…› Опыт показал мне, что брак не приносит счастья. Он избавил меня от веры в родственные души, владевшей мной раньше. В браке чувство непонимания только удваивается. Ведь вся моя жизнь до брака сводилась к поиску того места, где меня поймут. Не лучше ли в таком случае жить без этой иллюзии, лицом к лицу с огромной истиной одиночества? Я пишу это в своей книге расходов, в пасхальное воскресенье 1902 года, сидя на кухне, и готовлю жаркое из теленка».

Хозяйство, стряпня. Проза жизни. Утренний свет падает на книгу. Жаркое уныние.

Воскресенья с Паулой.

В остальные дни приходит служанка Берта и работает с семи утра до семи вечера; она занимается и Элсбет. Отто хорошо зарабатывает и оплачивает среди прочего мастерскую своей жены. Родственники Паулы тоже никогда не нуждались , хотя и не были богаты; особенно ее родня со стороны матери, Бюльтзингслёвены. А в случае неприятностей она всегда могла обратиться к дяде Артуру, сколотившему капитал.

Проблема была в том, чтобы попросить .

«Лучшая забота, как по мне, – десять тысяч франков ренты», – пишет швейцарская художница Софи Шэппи, учившаяся с Паулой в Академии Жюлиана. Тридцать лет спустя Вирджиния Вулф пожелает того же (пятьсот фунтов стерлингов) в «Своей комнате».

В ноябре 1900 года Паула писала ворпсведскую церковь: «сияющее бело-серое небо и красные стены тают тайком в серой сырости осени». Трудясь над полотнами, она упорно учится быть Паулой-Беккер. Она пишет своему старшему брату Курту: «Молодая женщина вроде меня – всё еще довольно невежественное существо. Я слышу эхо множества колоколов, несущих множество вестей, но я не понимаю, где стоит та колокольня. Это женский порок. А врожденный он или приобретенный – пусть о том судят наши внуки» [18] Рильке вспоминал, что Макс Клингер, первый учитель Клары, «взял на себя труд показать ей тяготы невероятно тяжелого пути, который отделяет всякую девушку от успеха». .

Да, она звонила в колокола – с Кларой, тайком, как браконьер, как вор, пришедший забрать свое. Ухитрялась находить не только кулинарные курсы. Она играла с веревкой, норовившей обвить ее шею: «дети, кухня, церковь», Kinder, Küche, Kirche, три К, немецкая программа для женщин [19] Этот слоган, приписываемый Вильгельму II, начал свой взлет в конце XIX века и восторжествовал при Третьем рейхе. .

Паула пишет девочек, начинающих взрослеть. Она пишет их чуть снизу, на фоне неба. Марту Фогелер, какую-то юную светловолосую девушку. Широкий бледный лоб, тяжелый взгляд, овальное лицо. В левой части картины – одинокое дерево. На черную блузу надет белый передник. А вот – красная блуза, волосы небрежно распущены. Или – прозрачная сиренево-серая вуаль цвета неба. В фас, с таким грустным взглядом, что сжимается сердце. В профиль, на фоне треугольного холма: подбородок, угловатый лоб и нос с горбинкой.

Двадцатипятилетняя женщина пишет девочку, которая становится женщиной. Молодая супруга пишет еще более молодую супругу. То, что их объединяет, остается сокрытым. Время пульсирует. На этих картинах солнце всегда подернуто дымкой. В этом уголке мира, на воле, в лесу и в полях, ощущается ватное, глухое, но мощное присутствие юных женщин, стоящих на земле. Не девичьи мечты, но их мысли.