Ольга Валькова - Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Но это было потом. А пока шли еще первые годы войны. И Нина Михайловна не лукавила, когда писала, что работа, посвященная древностям, отвлекала ее от малоприглядного настоящего. Из огромного количества житейских трудностей и тревог, свалившихся на нее, первое место, конечно, занимала судьба родных и друзей, рассеявшихся по свету, контакт с которыми был потерян. Сначала, еще во время их с братом путешествия в Ташауз, Субботина предполагала, что ее сестра с детьми эвакуировались из Ленинграда. «Моя семья тоже эвакуирована и я потеряла их из [виду]», — на первый взгляд почти спокойно рассказывала она Г. А. Тихову в письме, которое писала несколько дней, с 3 по 8 сентября 1941 г. [1500] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 3–8 сентября 1941 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 8 об. Но тревога и неизвестность брали верх над оптимизмом, и во втором варианте этого письма она не могла удержаться: «Не знаю, где моя сестра с детьми и др[угие] родные — москвичи — никто давно не отвечает» [1501] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 3–8 сентября 1941 г. (2-е) // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 153. . Какие-то вести, видимо, были получены, поскольку 27 января 1942 г. Субботина написала Тихову: «Моя сестра с детьми застряли: голодают. Хлеба по 125 грамм, а больше ничего… с 2/XI нет писем» [1502] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 27 января 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 15. . Время шло, писем от родных все не было. «Есть ли вообще с ними почтовая связь? Я не имею писем от сестры с 2/XI и оч[ень] волнуюсь. Пишет ли Марине Дав[ыдовне] ее мать или она уехала оттуда? На телеграммы тоже нет ответа. А Вы получаете письма от Тани? Долго ли они идут? Приедет ли она в Алма-Ата?» — спрашивала она Тихова 1 марта 1942 г. [1503] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 1–2 марта 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 17.

В эти первые месяцы ни Субботина, ни ее коллеги-ленинградцы, отправившиеся наблюдать затмение и оказавшиеся вдали от своих семей, не знали, что именно происходит в городе. Их тревога была тревогой о близких, потерявшихся в суете войны. Но постепенно известия о происходившем в Ленинграде стали до них доходить, и их письма друг другу наполнились неподдельным страхом: «Из Л[енингра]да, от семьи 4 ½ м[еся]ца нет вестей, — писала Субботина Тихову 22 марта 1942 г. — А мы их ждали всех сюда. Живы ли? Так больно и страшно за них!» [1504] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 22 марта 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 18 об. 28 апреля 1942 г.: «Из Л[енингра]да, от семьи не имеем никаких ответов с декабря, хотя посылали 3 денеж[ных] перевода и 4 срочных телеграммы. Приезжие оттуда гов[орят], что тел[еграммы] на дома не разносятся» [1505] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 28 апреля 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 19 об. .

18 мая 1942 г. Н. М. Субботина послала сразу два запроса в Народный комиссариат социального обеспечения (НКСО), и в обоих она упоминала свою пропавшую семью, прося о помощи. В письме заместителю наркома НКСО она писала: «Семья осталась в Л[енингра]де, кв[артира] пропала. Нет вести от них уже 5 месяцев…» [1506] Субботина Н. М. Письмо в Народный комиссариат социального обеспечения (1-е). 18 мая 1942 г. // ГАРФ. Ф. 249. Оп. 3. Д. 321. Л. 18. . В тот же день и по тому же адресу ею было отправлено еще одно письмо, более подробное: «Мне необходимо получить броню на мою комнату (Л[енингра]д 22 Пет[роградская] Стор[она], Кировский проспект, д. 65, кв. 16) — если дом вообще цел? Я несколько раз телеграфировала, писала в <���…>, посылала квартплату, но ответов не имею. Не знаю: жива ли моя семья? Сестра Ольга Мих[айловна] Ласберг с 4 детьми, с к[ото]рыми я постоянно жила вместе. Нет вестей с 22 дек[абря]. Говорят, что частные телеграммы и письма не доставляются в Л[енингра]де. Не сможете ли Вы справиться от Рос НКСО о судьбе моей семьи? Наш районный Сов[ет] Петроградский был на ул. Скороходова. [Отдел Л. Милиции № 17 там же]. Очень тяжело ничего не знать — так долго, тем более, что я уехала из дому так давно [год назад] в санаторию в Сочи и попала сюда…» [1507] Субботина Н. М. Письмо в Народный комиссариат социального обеспечения (2-е). 18 мая 1942 г. // ГАРФ. Ф. 249. Оп. 3. Д. 321. Л. 17, 17 об. . И приписка в самом конце письма: «Пожалуйста, запросите о моей семье! Мучаюсь за них!» [1508] Там же. Л. 17 об. Нина Михайловна писала не совсем наугад. Перед самой войной в сочинском санатории она познакомилась с заместителем наркома и хотя, по-видимому, не смогла вспомнить имя (в письмах указана только должность), апеллировала к этому личному знакомству. «Мы с Вами встречались в конце июня 41 г. в Сочи, в сан[атории] НКСО?» — спрашивала она. Тем не менее письмо Субботиной было переадресовано заместителю заведующего отдела персональных пенсий, и хоть их ответ и не заставил себя ждать, толку от него было немного: «Отдел персональных пенсий ЦКСО РСФСР сообщает, что оказать содействие об установлении места жительства в настоящее время Вашей семьи ЦКСО не может. По этому вопросу рекомендуем обратиться в Бюро по эвакуации населения г. Бугуруслан» [1509] Субботина Н. М. Письмо в Народный комиссариат социального обеспечения (1-е). 18 мая 1942 г. // ГАРФ. Ф. 249. Оп. 3. Д. 321. Л. 18 об. [1510] Кулешова. Письмо Н. М. Субботиной. 2 июня 1942 г. // ГАРФ. Ф. 249. Оп. 3. Д. 321. Л. 16. .

Когда вести о семье наконец пришли, они были страшными. 26 июня Нина Михайловна благодарила Тихова за подарок — присылку почтовых конвертов, которых никаким образом нельзя было достать в Ташаузе и которые теперь были особенно нужны, чтобы «посылать по делам детей: теперь особенно нужно писать заказные чтобы искать детей сестры Ольги Мих[айловны]». И далее она сообщала о судьбе своей семьи: «Они выехали все еще 10 марта из Л[енингра]да, но только 1/VI пришла телеграмма ст[аршего] племянника из Краснодарского края от 6 мая: папа, мама, сестра умерли, 2 младших [в] больнице, я застрял [в] дороге нет пропуска дальше. Б[елая] Глина, Крестьянская 150. Пропуск на 3-ех молнировал наш исполком 3/VI, а обком дал письмо в горком Б[елой] Глины; облисполком телеграфировал в краевой и[сполко]м в Краснодар (40 слов). Мы телеграфировали племяннику, писали — нет еще ответов, а уже 3 ½ месяца прошло с их выезда из Л[енингра]да! Что с ними случилось? Кошмар, с к[ото]рым никак не может примириться душа… А это судьба многих миллионов людей, — потерявших свою семью» [1511] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 26 июня 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 21 об. .

Судьбу детей долго не удавалось выяснить. 31 июля 1942 г. Субботина писала: «Переживаю моральную пытку ничего не зная о судьбе своего 12-ти л[етнего] мальчика племянника, Игоря Ласберга, снятого с поезда 29 марта в Сталинграде и помещенного в I Сов[етскую] б[ольни]цу. Девочка наша 7 л[ет], Надюша там умерла II/VI, пролежав 2 ½ месяца. Положение мальчика тогда было тяжелое. С тех пор нет ответа на тел[еграммы] и письма. Что с ним? А теперь туда [идут] немцы!..» [1512] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 31 июля 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 27 об. Время шло, а вестей снова не было. «О нашем бедном мальчике Игоре нет никаких вестей с 22 VII, когда из Сталинграда I Сов[етской] б[ольни]цы от 30 VII сообщили, что он выписан на эвакопункт — и надо запросить туда. Письмо пришло сюда через месяц и на телеграмму, конечно, ответа не получилось…» — писала она Тихову уже 21 октября 1942 г. [1513] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 21 октября 1942 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 30 об.