Ольга Валькова - Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Но к началу 1944 г. ход войны переломился, появилась надежда, жизнь, как это принято говорить, «пошла веселее». Поздравляя друзей с новым, 1944 г., Субботина не без оптимизма желала им: «Дай Бог мира, окончания войны и восстановления Пулкова!» [1655] Субботина Н. М. Письмо Г. А. Тихову. 19 января 1944 г. // СПбФ АРАН. Ф. 971. Оп. 4. Д. 344. Л. 35. Весной 1944 г., получив приятные известия от Комарова и Шайна, Субботина писала Морозовым со своим обычным оптимизмом: «Идет весна, и я надеюсь, что вы оба станете бодрее и крепче!? „Зеленый шум, весенний шум“ всех нас северян радует и бодрит! Здесь он тоже имеется, азиатский — своеобразный: среди холода внезапно налетает знойный ветер южных пустынь, гл[авным] обр[азом] Персии, и сразу становится теплее, чем у нас в июле… В два-три дня, как по волшебству, распускаются почки, расцветает урюк, персик, ива… — а „зеленый шум“ несет тучи песку, но он не страшен здешним привычным деревьям… Сразу мы сменили зимние стеганные ватные куртки на летнее платье и белые туфли. В школьном саду дорожка, обсаженная абрикосовыми деревьями, вся закутана точно в розовый и белый газовый вуаль — деревца стоят, как невесты прошлых времен. Радуют взор. И я от всей души шлю Вам свой весенний дружеский привет! <���…> [1656] Фраза неразборчиво. . Будет весна и солнышко, будут и силы у людей!» [1657] Субботина Н. М. Письмо К. А. и Н. А. Морозовым. 17 марта 1944 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1812. Л. 6, 6 об.

Хорошему настроению способствовали письма из Ленинграда от выживших друзей. «Друзья из Л[енингра]да пишут хорошие, добрые письма, радуясь [жизни] и освобождению от безумных врагов, — рассказывала Субботина Н. А. Морозову. — Тянет меня в Ленинград, но на всякое хотение, есть терпение. Будет восстановлено Пулково — м[ожет] б[ыть] и мне там найдется работа, если, как писал Галлей: „Всемогущему будет угодно сохранить мою жизнь и умственные силы“». Перспектива восстановления Пулкова радовала ее безмерно, так же как возможность наконец-то увидеть разлетевшихся по свету друзей. «Какой „слет“ будет в Пулкове?! — восклицала она. — А в 100-летний юбилей обсерватории в 1936 г. мне было грустно: я специально тогда спешила из Сочи, сократив свое пребывание в санатории, но Белявский был так всем <���…> [1658] Слово неразборчиво. , что я скоро ушла, набрала цветов и отнесла их Белопольскому, Баклунду и Костинскому — трем моим добрым учителям в астрономии. Как будет радостно восстанавливать обсерваторию в их память!» [1659] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. [Не ранее 18 марта 1944 г. — не позднее 28 апреля 1944 г.] // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1812. Л. 8.

Рис. 52. Столетие ГАО. Июнь 1940 г. Н. М. Субботина крайняя справа в первом ряду (сидит) (Архив ГАО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 105. Л. 39)

Нина Михайловна потихоньку продолжала заниматься научными исследованиями, о чем не без энтузиазма писала Морозову. «С удовольствием продолжаю наблюдать воздушные течения: что-то здесь интересное творится в верхних слоях атмосферы! Откуда они стремятся: с Азорских о[стро]вов к Формозе, или закручиваются по дороге в вихри, образуя „воздушную Ниагару“ в Гималаях? Как бы достать новую литературу? — задавала она риторический вопрос. И продолжала: — Бывают мощные потоки раскаленного [воздуха] <���…> [1660] Слово неразборчиво. ледяного м[ожет] б[ыть] прямо из Персии или от Полярных стран??» Теперь, когда наиболее тяжелые бытовые проблемы как-то разрешились, Нину Михайловну снова удручало отсутствие научного общения, профессиональной литературы. «Ничего здесь в области книг, журналов и научного общения с учеными нет, — жаловалась она супруге Морозова. — Похоже на то, что переживал Ник[олай] Ал[ександрович] в Шлиссельбурге. Он-то это состояние понимает хорошо! Выручает наблюдение над природой и людьми, и размышления», — завершала она свою мысль [1661] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 28 апреля 1944 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1812. Л. 10. . Тем не менее Нина Михайловна снова была в состоянии шутить над обстоятельствами своей жизни, хоть по-прежнему тяжелыми, но не столь невыносимыми. «А жизнь Робинзона не дает скучать, — писала она Морозовым, — сладко спится после дом[ашней] работы до стирки и мытья полов включительно. Спится несмотря на мух, комаров и муравьев, коих обилие в научном смысле [необычайное] косвенно указывает на исключительно большую активность крайнего ультрафиолета Солнца…».

Рис. 53. Участники 100-летнего юбилея Пулковской обсерватории. Расшифровка рис. 52. За № 7 вместо Н. М. Субботиной ошибочно указана Н. М. Штауде (Архив ГАО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 105. Л. 38)

Но теперь, когда война начала отступать от родных мест, хотелось вернуться домой. Конечно, из Ташауза надо было уезжать. Перспективы с диссертацией казались туманными, и Н. М. Субботина начала узнавать о возможности устройства в Дом престарелых ученых. Однако поначалу эти изыскания оказались безуспешными. «А все же хочется в родные места, хотя там ничего не осталось: даже сады все вымерзли в очень холодные 2 зимы, а немцы разорили все остальное, — писала она Морозовым и далее рассказывала о своих безуспешных попытках узнать про Дом ученых: — Относительно „Дома для престарелых ученых“ ничего не узнала: никто не ответил. Кысмет! Судьба? Мудрец с Востока сказал: Хочешь счастья? — Скажи „Нет Бога кроме Бога!..“» [1662] Там же. Л. 10 об. .

Тем не менее что-то она, наверно узнала, поскольку 16 августа 1944 г. Нина Михайловна обратилась в Президиум АН СССР с просьбой поместить ее в Дом престарелых ученых. «Прошу Академию Наук СССР оказать мне содействие для помещения меня в [Общежитие] престарелых ученых в Москве, на Гос[ударственном] обеспечении», — писала она и далее рассказывала о своей научной биографии. Рассказав коротко о работах, которыми занималась во время войны, Н. М. Субботина завершила свое обращение следующим образом: «Задача моя — обработать полученные мною выводы для Ташауза, а также закончить исследование долгопериодических неравенств в движении кометы Галлея, <���…> [1663] Фраза неразборчиво. . Итак, прошу А[кадемию] н[аук] создать мне возможность дальнейшей науч[ной] работы. Все мое имущество и семья погибли в Ленинграде, зимой 1942 года, а здесь жить дольше нельзя» [1664] Субботина Н. М. Заявление в президиум АН СССР. 16 августа 1944 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1812. Л. 13. . Таким образом, Нина Михайловна связывала свою просьбу об устройстве в Доме престарелых ученых с необходимостью окончить начатые научные работы. Но, все-таки беспокоясь об отсутствии подобной возможности, Субботина писала и о другом подходящем варианте: «Если А[кадемия] н[аук] не имеет возможности поместить меня в общежитие, прошу хотя временно устроить меня в „Узком“. Согласна там иметь какую-ниб[удь] библиотечную работу». И уже совсем откровенно просила: «Из Ташауза необходимо уезжать из-за вредного климата: тяжелая малярия с осложнениями и Сибирская язва — 3 раза меня направляли в больницу)…» [1665] Там же. . Дальнейшая фраза о невозможности работы по астрономии совершенно расплылась…