Джиллиан Додд - Валюта любви [Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии. Автобиография основательницы бренда Roxy] [litres]

В компании из двух десятков человек нас отвозят в гостинично-развлекательный комплекс MGM Grand, где в бальном зале сверкают хрустальные люстры, а оркестр играет классическую музыку. Я сижу прямо напротив Аднана в центре длинного стола. Мы потягиваем шампанское и произносим тосты. Аднан сегодня целиком сосредоточен на мне, больше, чем обычно. Он наклоняется в мою сторону, разговаривает и флиртует со мной. Затем достает из пиджака записную книжку и читает мне стихотворение. Он исчезает на минутку и возвращается со скрипачом. Они подходят к моему стулу, и он берет меня за руку.

– Потанцуй со мной. Я написал для тебя песню.

Мы вальсируем вместе под музыку скрипки, и он поет мне свои стихи. Фотографы безумно щелкают нас своими камерами. Затем покидаем вечеринку и возвращаемся в отель Dunes, где его спальня наполнена тихой музыкой и свечами. Мы предаемся друг другу.

Он направляется к сейфу, что-то достает и прыгает обратно в постель с красной коробочкой для кольца. О боже, это действительно происходит! Он открывает коробку и надевает кольцо на безымянный палец левой руки. Но когда вижу кольцо, мое сердце падает. Это не то кольцо, с которым Аднан сделал бы предложение. Это небольшая композиция с золотым сердечком и стрелой из крошечных алмазов. Стараюсь демонстрировать благодарность, но чувствую полное отчаяние.

Вместо того чтобы сказать: «К черту гарем, Аднан, женись на мне!» – я держу свои эмоции под контролем. Затем нападаю на него.

– Как ты можешь любить всех этих женщин? Как ты можешь уверять, что любишь меня, а потом заниматься с ними любовью?

Я застигла его врасплох. Он нервно улыбается, указывая на свою пушистую обнаженную грудь, и говорит:

– Мое сердце как шкафчик со множеством ящиков. Когда я с тобой, то открываю этот ящик и наслаждаюсь нашей любовью.

Он показывает жестом, как вытаскивает ящик из своей груди.

– Когда я с кем-то другим, открываю другой ящик, – он указывает на другое место.

Это сердце-шкафчик кажется мне смешным.

– Не понимаю, как ты можешь делить свое сердце на ящики! Никогда не могла этого сделать. Это выше моего понимания, и мне это не нравится.

Он защищается:

– С самого начала я предупреждал тебя не влюбляться в меня. И сказал тебе подождать молодого человека. Я слишком стар для тебя.

– Ты не слишком стар для меня, и как я могла бы все это время проводить вместе, заниматься с тобой любовью, не влюбившись в тебя? – я не выдержала и расплакалась. – Может быть, если бы мы больше были вместе, – хнычу я.

– Я хочу, чтобы ты была со мной все время! Путешествовала со мной на яхте. Но у тебя есть школа! Ты дала понять, что тебе нужно работать, и это твой выбор, а не мой.

Не могу контролировать свои слезы. Он обнимает все мое тело и говорит: «Я люблю тебя», – а потом: «Тебе ничего не нужно? Разве я не могу купить тебе дом недалеко от школы? Тебе нужен новый автомобиль? На какой машине ты ездишь, по крайней мере?» Он снова отправляется в свой сейф.

– Я езжу на «форде фэрлейн-500» 1970 года. Мне не нужна машина, – хнычу я, плача и фыркая.

Сейф до половины заполнен стопками денег. Он хватает стопку.

– Вот, – говорит он, передавая мне десять тысяч долларов сотенными купюрами. – Воспользуйся ими, чтобы купить косметику и одежду – вещи, которые нужны девушкам.

– Мне это не нужно. Ты уже заплатил за школу.

– Пожалуйста, возьми. Я настаиваю.

На оставшуюся часть выходных я убрала подальше свои обиды, заглушая их кокаином и сексом.

Несколько дней спустя Доминик ведет группу из шести или около того потенциальных жен для развлечения на ужин и концерт Пола Анки. Я все еще смущена и расстроена и, кажется, готова лезть на стену, поэтому иду с ними.

Сижу в кабинке выделенного столика со всеми этими девушками, осуждая их, поскольку знаю, что единственная причина, по которой они здесь, – это деньги. Чувствую себя няней, и они все целуют мою задницу, потому что я его номер один.

Во время концерта одна из девушек хочет показать мне кольцо, которое подарил ей Аднан. В концертном зале темно, поэтому она сует палец мне в лицо. Беру ее руку и подношу к канделябру, чтобы посмотреть. Это то же самое чертово кольцо с сердечком, какое он только что подарил мне. Он, должно быть, купил их оптом.

Мое сердце бьется так сильно, что слышу его удары. Мы все идем за сцену, чтобы встретиться с певцом. Не могу дождаться, когда снова вернусь в свою комнату.

На следующее утро встаю, делаю несколько упражнений на полу и набрасываюсь на домашнюю работу. Я сижу в своей постели, готовясь к тесту по терминологии конструирования. После этого заказываю у повара крабовый салат и начинаю собираться в обратную дорогу. Принимаю душ и надеваю белую крестьянскую блузу, шорты и эспадрильи.

Сажусь на кушетку – мой салат из краба на зеркальном кофейном столике – и включаю новости. Когда наклоняюсь, чтобы перекусить, тарелка становится ярко-красной. Кровь льется из моего носа. Сухой пустынный воздух плюс кондиционирование воздуха и кокаин – плохое сочетание.

Бегу в ванную, кладу мокрое полотенце поверх носа и откидываю голову назад. Кровь стекает по моему горлу. Дело плохо, скоро мой рейс. Мочу еще одну тряпку и беру ее с собой, прижимая к носу. Хватаю свои сумки, пробегаю по маленькому мосту, который пересекает ручей в моей комнате, и выбегаю к лифту.

Внизу пробегаю через казино. Прыгаю на заднее сиденье лимузина с пропитанной кровью тканью на моем лице. Все смотрят на меня, когда я вхожу. Знаю, они видят во мне проститутку. Это последний лимузин, в который я сажусь. Перехожу на прокат автомобилей инкогнито.

После аэропорта, полета и автострады бросаю свои сумки прямо возле двери и падаю на колени. Я прошу Бога помочь мне прекратить принимать кокс. Стряхиваю оставшийся порошок в унитаз и смываю его.

Проба для бренда Revlon, Голливуд, 1982 год

Лас-Вегас

Прекрасная иллюзия и гламурный фасад мира Аднана дают трещины. Мир, который когда-то воспринимался мной как семья, теперь ощущается как холодный и беспощадный. Его сверкающая роскошная жизнь в окружении его детей и утонченной интеллектуальной свиты превратилась в урезанный, дешевый, грустный вариант самой себя.

Инес и Ламия, «королевы-матери», ушли в прошлое. Единственный ребенок, которого вижу у Аднана, – Мухаммед, и это становится редкостью. Все разъехались, чтобы поселиться в Лондоне, Нью-Йорке или Санта-Барбаре. Кто может их обвинить? Отель в Вегасе – это не место для создания семьи и воспитания детей. Даже Боб Шахин и Кит уехали. Теперь здесь только АК, Доминик и я.