Ричард Галлахер - Одержимые дьяволом. Мой опыт психиатра рядом с паранормальным [litres]

Через несколько дней мы встретились с ней снова, на этот раз у отца Жака. Не откладывая, я сразу спросил ее – как она видит себя и свою роль в секте. Джулия ответила, что наслаждается своими возможностями. Она очень гордилась ими. « Забавная гордость », – подумал я, вспомнив об их источнике. Улыбнувшись, она пообещала скоро все продемонстрировать. Я попросил рассказать об этом больше.

– Ты должен понять, я – жрица культа, – сказала она. – Я их королева, королева Сатаны. Я верю только ему.

Она продолжала:

– Как ты думаешь, зачем люди поклоняются Сатане? Все думают, что мы просто суеверные, сумасшедшие, что мы бредим или все придумали. Но я не сумасшедшая и никогда не ходила и не нуждалась в мозгоправах. Ты думаешь, мы стали сатанистами, потому что глупые? Да потому что мы получаем много чего взамен. Мы служим Сатане, а он в ответ заботится о нас и дарит нам разные блага.

Джулия сказала, как бы между делом, что ее паранормальные «способности» – это обычная привилегия поклонника (или поклонницы) дьявола высокого ранга. «Мне это положено», – отрезала она. Она не возражала против слова «ведьма», но считала, что ее статус выше, чем у обычной ведьмы. Она гордилась своим положением и настаивала, что такими способностями, как у нее, обладают только «могущественные ведьмы, а не какие-то простые, заурядные ведьмы».

Ее взвешенная и спокойная оценка своих «даров» производила впечатление. За годы работы психиатром и психоаналитиком я не встречал никого, похожего на Джулию. Помимо уже известной мне способности видеть скрытое от глаз на расстоянии Джулия обладала даром узнавать тайны о жизни других людей без прямого контакта с ними. Однажды она рассказала мне об обстоятельствах смерти моей собственной матери, точно указав причину – рак яичников, – о чем никак не могла узнать из открытых источников. Она открыла много тайн из жизни и других людей. Часть этого понимания относится к обладанию «тайными знаниями». Как было сказано выше, это классический признак одержимости, как и говорение на неизвестных языках.

После нашего разговора я позвонил отцу Жаку, чтобы обсудить дату следующего ритуала для Джулии. Внезапно в наш телефонный разговор вклинился чей-то чужой шипящий голос: «МЫ ГОВОРИМ ТЕБЕ, ОСТАВЬ ЕЕ, ТЫ, ДОЛБАНЫЙ СВЯЩЕННИК. ОНА ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ, А НЕ ТЕБЕ. ТЫ ОБ ЭТОМ ПОЖАЛЕЕШЬ».

Голос был таким же угрожающим и страшным, как тот, что я слышал в «Шевроле» отца Жака. Как бы банально это ни звучало, я ощутил, как волосы встают дыбом на моем затылке, и от испуга чуть было не бросил трубку.

Я спросил отца Жака, слышал ли он этот голос.

– Я слышал раньше голос демона по телефону несколько раз, – ответил он. – И всегда это были серьезные дела.

Я почувствовал, как что-то снова вторгается в мою жизнь, даже сильнее, чем во время той истории с кошками. Они могут залезть даже в мой телефон , думал я. Как далеко могут зайти эти существа, манипулируя вещами вокруг, даже нашими личными вещами? Линия фронта вырисовывалась более четко. Я тоже стал целью для них, по крайней мере попал в их поле зрения. Так как я пытался помочь Джулии, наши демоны-враги теперь решили, что я часть их проблемы. Каких еще сюрпризов от них ждать?

Я всегда считал, что здоровый скептицизм должен задавать тон во всех этих расследованиях, но было трудно и странно сохранять недоверие ввиду таких обескураживающих фактов. После того как я сам видел, что происходило с Джулией в машине, после ее слов о наших кошках, и вот теперь, услышав этот угрожающий голос по телефону, я утратил все оставшиеся сомнения по поводу тяжести ее положения. Происходившее явно находилось за рамками медицины, и теперь это было намного сложнее всего, что я видел в других случаях.

Я не нашел никаких психиатрических или других причин, могущих объяснить эти явления. Чем дольше я наблюдал Джулию, тем труднее было считать ее состояние каким-то психическим расстройством, особенно когда происходило так много непонятных и странных вещей. По опыту работы в психиатрии я помнил много пациентов с так называемым «раздвоением личности», которое сейчас более правильно называют диссоциативным расстройством личности. Но это был не тот случай. Хотя такие пациенты действительно «раздваиваются», но те изменения и другие паранормальные проявления, которые я лично наблюдал у Джулии, убедили меня, что с ней происходит нечто, далеко выходящее за рамки любой психиатрической симптоматики. И снова я спрашивал себя – во что же я впутался?

Перед очередным запланированным для Джулии обрядом экзорцизма у меня случился с ней еще один долгий разговор. Я спросил ее прямо:

– Почему ты сомневаешься, продолжать ли тебе дальше? Ведь ты сама об этом просила .

Она ответила не сразу. Я пытался понять ее эмоциональное состояние. Что в ней? Отрицание и злость? Манипуляции и интриги? Страх? Мне казалось, что все эти варианты вполне реальны.

Наконец, опустив вниз голову, она выдавила из себя:

– Мне страшно. Мне плохо. Я хочу, чтобы все это ушло.

– Хорошо. Расскажи мне больше, – сказал я.

Она вздохнула и начала наконец свою «длинную историю». Жизнь ее не была легкой. Она была крещена в католичестве и даже ходила в католическую школу, но никогда не воспринимала религию всерьез. Ее детство «не было таким уж хорошим» – это было вполне ожидаемо. Однако подробно о своих взаимоотношениях с родителями она говорить не захотела, впрочем, и критики в их адрес тоже не прозвучало.

Когда она была уже подростком, к ней стал проявлять интерес один священник. «Я скоро догадалась, чего он хочет». По словам Джулии, в итоге он ее изнасиловал. Это, как ни странно, не нанесло ей большой травмы, хотя, как она отметила, определенно оттолкнуло ее от церкви. В то время она была совсем неопытной, но очень интересовалась сексом и наслаждалась самим физическим контактом, пока не начала понимать лучше, что такое секс.

Она называла это всего лишь «развлечением», но признала, что сексуальное насилие все же имело больший эффект, чем простое разочарование в церкви. Она считала, что это в итоге способствовало ее знакомству с местной группой сатанистов, о которой рассказал ей знакомый после того, как она пожаловалась на священника.

Я хорошо себе представлял, что чувствуют жертвы такого насилия, особенно когда оно исходит от тех, кому люди естественным образом доверяют. Как мне показалось, Джулия пытается купировать травмы и стрессы своей юности и детства. Я подумал, что, раз она решилась открыть мне больше, чем кому-либо другому, возможно, она готова принять помощь.

Однако я напомнил себе, что я не ее врач и мне не нужно, чтобы она утонула в эмоциональных воспоминаниях. Я видел, как некоторые пациенты буквально рассыпались на части после сеансов, на которых впервые выдавливали из себя подобный травмирующий опыт. Но Джулия говорила о болезненных воспоминаниях ясно и беспристрастно и не выглядела эмоционально подавленной.