Борис Наумов - А почему бы и нет

— За знакомство, — предложил я.

— За знакомство, — поддержали мой «необыкновенный» тост дамы.

Я уже давно не употреблял спиртное, и чистый медицинский спирт ошарашил меня своей крепостью и «приятностью».

Мы с Виктором, не долго, думая, принялись утолять свои аппетиты.

После второй стопки стало совсем жарко, мы поснимали сапоги и сидели, разморённые жарой и спиртом. Нам было весело, сытно и приятно в женском обществе.

Наверное через час после начала нашего пиршества, раздался стук в дверь. Хозяйка пошла, посмотреть, кто это осмелился нарушить наше, почти семейное, общество.

— Света, это к тебе, Николай, — обратилась к подруге Нина. Мы с Виктором, хотя уже и были под хмельком, автоматически подтянули под себя свои босые ноги и схватились за гимнастёрки. В дверях стоял лейтенант, тот самый патруль, который дал нам один час, чтобы вернуться в часть. Он узнал нас и, видя за столом в белых рубашках с босыми ногами, полностью онемел. Наверное, минуту стоял лейтенант, не вымолвив ни слова.

— Что хотел, Коля? — прервала Света немую сцену.

— Я… я… это…

— Что тебе? — спросила Нина.

— Я зашёл к Свете, хотел спросить, когда её муж Серёжа будет дома. А она вот тут.

— Он будет завтра, что передать?

— Ничего. Я сам.

— Коля, хочешь сто грамм? — спросила Нина.

— Нет, нет, я на службе.

— Ну, смотри. Есть вкусная закусочка.

Мы с Виктором ещё больше поджались, реагируя на приглашение Нины.

— Я пойду, — сказал он, окинув нас долгим оценивающим взглядом.

— До свиданья, Коля, — сказали девочки.

— До свиданья, — автоматически произнесли мы.

— Ну, мы тоже пойдём, — сказал я больше для Виктора, чем для хозяйки.

— Да, да, Нина, нам пора, — подтвердил Виктор моё желание.

— Куда же вы пойдёте? Уже поздно. Ночь на дворе, — возразила Нина.

— Ничего, дойдём. Нам завтра на службу.

— Выспитесь и завтра раненько пойдёте. Мне тоже к восьми на работу. Вот для Бориса я поставлю здесь раскладушку, а Виктор там, — Нина показала на перегородку, где была её спаленка.

Мы переглянулись с Виктором и по выражению глаз, поняли друг друга.

— Ладно, остаёмся, — сказал я, — а мы не будем вас стеснять?

— Ничего, в тесноте, да не в обиде.

— Ниночка, я пойду, — сказала Света. — Хорошо, подружка. Спасибо за компанию.

После приятного вечера хорошо спалось. По крайней мере, мне. Не знаю, как другим.

Рано утром мы с Виктором, чтобы не встретиться с патрулём, быстрым шагом двинулись по ледяной дорожке в сторону своего дома. Мне, не известно какие шаги предпринимал патрульный Николай, но для нас с Виктором всё обошлось без последствий.

Ещё один страшный случай, связанный с замёрзшей бухтой, произошёл со мной.

Вездеходы, которые ездили из Провидения в Урелики и обратно, часто, в зимнее время сокращали свой путь, съёзжая с каменистой дороги на гладкий край ледяной бухты.

У меня был очередной рейс из Провидения в Чукотторг. В кузове вездехода, кроме меня, был ещё десяток замороженных туш оленей. Машины и вездеходы уже давно опробовали лёд на прочность и сновали по его краю и в ту и в другую сторону.

Мой водитель — вездеходчик не учёл перегруза нашего транспорта и тоже съехал на ледяную бухту. Когда мы повстречались с таким же вездеходом, возможно, тоже перегруженным, лёд под обеими машинами не выдержал, и мы провалились под лёд. Я сидел в кузове на боковой скамейке, а туши навалом лежали на полу. Я ничего не понял, когда наш вездеход остановился и начал крениться на одну сторону. Мотор работал, и я не слышал ни треска льдин, ни всплеска воды. Чтобы не упасть, я вцепился руками в скамейку и выглянул в маленькое оконце.

Потом мотор заглох, и я услышал голос водителя:

— Выпрыгивай, вылезай скорее, утонешь, — это, оказывается он, выскочив из кабины, кричал мне.

Даже после этого я ещё ничего не понимал. И только потом, когда у меня под ногами появилась вода, я запаниковал. Я бросился к заднему выходу, но открыть дверь в перекошенной машине не смог.

Олени уже плавали в воде, а я, чтобы не стоять в холодной луже, залез на скамейку и начал кричать. Конечно, мой крик никто услышать не мог, да, и слушать-то было некому. Мой водитель куда-то побежал, а встречная машина полностью оказалась в воде.

Мне повезло, что глубина в этом месте была небольшая. Вездеход, накренившись, застрял в таком положении.

Водитель сбегал в близлежащую пожарную часть и привёл оттуда людей. Через полчаса они вызволили меня из железного плена, а потом и вездеход вытащили с помощью тягача.

Я передал все бумаги водителю, а сам на попутном вездеходе доехал до военного городка.

Подходило к концу моё второе армейское лето, которое доставляло нам много удовольствия. На улице тепло, зелено, красиво. У нас не было ни строевых, ни учебных занятий. Три человека нашей команды, кроме одного суточного дежурного, были относительно свободны. Мы много времени проводили возле, протекающей недалеко от нас, реки. На склоне сопки было ещё много вкуснейшей голубики.

В начале сентября взводное командование устроило для нас довольно неприятное мероприятие. Так как наша четвёрка радистов была одного года призыва, то, понятно, что и будущая демобилизация будет одновременная. Поэтому командование вполне разумно, решило уже в этом году сделать замену одного из нас на более молодого радиста, следующего года призыва. Командир взвода связи решил пожертвовать моим лучшим другом Виктором и направил его в танковую роту. Как-то на очередных ученьях всего нашего батальона меня, как опытного радиста, направили участвовать в ученьях в качестве радиста у командира танковой роты. Я впервые был в танке, гарцующем по каменистым сопкам. Шум и грохот в нём был таким, как в том вертолёте МИ-1, а качка переворачивала все внутренности. После этих учений я встретился с новоиспечённым танкистом Витей Цырульниковым, с которым мы обсуждали и сравнивали условия службы связиста и танкиста.

Вместо Виктора к нам в группу четверых пришёл новый радист Толя Шаронов.

Оставался один год службы, и мы уже начинали думать о своей будущей гражданской жизни. Я и Валера Пеунов решили поступать в институты. Не знаю, почему, но мои взгляды на жизнь претерпели значительные изменения. Я уже не столь восторженно относился к свободной, геологической жизни. Что-то надорвала армия во мне, что я стал, более прагматичным, приземлённым. Хотя не могу даже и сейчас, спустя десятки лет, сказать, что моё геологическое начало было ошибочным. Нет, я не потерял интереса к романтике, новизне, путешествиям. Не могу объяснить, какие струны моей души надорвались за два года службы в армии, что я стал рассудительным, взвешенным, другим.

Командование части для будущих «демобилизантов» устраивало подготовительные курсы по школьным предметам для поступления в ВУЗ. От нашей оставшейся тройки был принят на курсы только один человек — Валера Пеунов. Я не расстраивался по этому поводу, так как я ещё хорошо помнил все школьные предметы и не боялся поступать в любой институт без армейских подготовительных курсов.