Леонид Борткевич - «Песняры» и Ольга

Она называет это ностальгией о счастливых временах, когда еще не свалилась на девочку «державная ответственность». Да и не только одна ответственность…

Примерно с год после триумфального освоения переворота боком и зачисления в основную группу ДЮСШ Кныш не обращал на Ольгу никакого внимания. Общение сводилось к следующему: «Здравствуй, до свидания, завтра тренировка в шесть». А тем временем, словно надев сапоги-скороходы, Оля начала стремительно догонять старших девочек. Кныш же, кажется, ходил, прикрыв глаза руками, и это ее удручало и раздражало попеременно. Она ведь всегда была из тех, на ком шесть дней в неделю можно возить воду, а на седьмой следует сказать «спасибо» и снова запрягать.

Кныш «спасибо» не говорил никогда. Своеобразный человек — угловатый, сильный, неожиданный, колючий.

Из воспоминаний Ольги о том «доисторическом», черновом периоде, когда шла подготовка стартовой площадки для будущего взлета:

— Вот, не сдержавшись, я выкидываю некий фортель, который заканчивается скоропостижным выдворением меня из зала под молча

ливо-ядовитый аккомпанемент мудрых сборниц. И напутственное слово Рена («…Чтоб я тебя больше не видел»), и интонация, с которой оно произносится, не оставляет на сожженном мосту взаимоотношений даже малюсенькой дощечки для возвращения. Прощай, гимнастика!

До сих пор не знаю, был ли это гениальный педагогический эксперимент, где испытывалась на прочность и преданность строптивая ученица, или случилась обычная житейская передряга, в которой уязвленное самолюбие взрослого по недоброй традиции перечеркнуло крест-накрест все иные соображения. Не знаю.

Месяц я тогда хорохорилась, все подбадривала себя. И все выбегала на площадь, хватала за рукав Светлану Семеновну, аккомпаниатора ДЮСШ, спешащую утром на работу, спрашивала: «Как там?» Через месяц вернулась, покаялась: простите, примите. Кныш не обрадовался, не удивился, просто буднично сказал: «Тренировка завтра в шесть».

Гимнастики без Кныша Ольга тогда и представить не могла, даже несмотря на обилие заусениц в их отношениях.

Те соревнования в Лиепае в своей возрастной группе — первый Ольгин турнир за пределами Гродно в 1966 году. Она их выиграла. И даже получила 10 баллов на брусьях, и даже выступала на показательных вместе с мастерами.

Кныш призадумался. Этот обычный, «проходной» турнир стал своеобразным водоразделом между вчера и завтра. То маленькая гимнасточка аккумулировала, аккумулировала в себе что-то, а то вдруг плотина рухнула, и из обладательницы третьего юношеского разряда она скоренько перешагнула в кандидаты. Одолеть с ходу мастерский рубеж к великой досаде мешал пустяк — на разновысоких брусьях Ольга не могла перепрыгнуть с нижней жерди на верхнюю. Не хватало роста.

И снова работа, работа, работа. Кныш никогда не оглядывался, шел вперед напролом, постоянно что-то придумывая, изобретая, импровизируя. Начало освоения новых элементов, которые высыпались из него безостановочно, любимое его время. Сначала он дотошно описывал, как и что ему видится. Убеждал Ольгу: для тебя это пара пустяков. Ей же очередное предложение «попробовать» большей частью казалось безумным. Она признается, что страх вселялся в нее, едва она прикидывала, как будет лететь, кружиться, перемахивать, кувыркаться. «Отчаянно смелая Ольга», — скажет потом кто-то, увидев «петлю Корбут» на брусьях. «Отчаянно трусливая Ольга», — думала она о себе.

Настоящие брусья они пока не трогали. Кныш знал, как подобраться к суперсложному элементу, здесь он никогда не торопился. Установил в зале «стоялки» — те самые разновысокие брусья, только на полу. Укладывалась гора матов, и день за днем Ольга училась улетать спиной в неизвестность и возвращаться в одну точку, училась преодолевать страх.

Постепенно жерди оторвались от пола и потихоньку потянулись вверх. Соответственно им подрастала страховочная перина. Наконец настал день, когда снаряд набрал полагающуюся ему высоту, штабель матов был разобран, Ольга Корбут начала все делать «взаправдышно».

Нетрудно предположить, что кроме всего прочего на тренировках (а они стали двухразовыми) отрабатывалось множество других элементов, комбинаций, связок. Однако неизменно Кныш завершал день заданием: «20 раз безукоризненно выполнить "петлю"». «20 раз безукоризненно» означало, особенно на первых порах, примерно 80–90 черновых подходов. Когда Оля набирала свой обязательный минимум и в последний раз, почти счастливая, ловила ладошками жердь, цепляясь за нее, как можно цепляться только за спасительную соломинку, — в этот финальный момент тренировки она уже в прямом смысле слова рукой не могла пошевелить, ногу от земли оторвать. Не шла в раздевалку — волочилась, скреблась, уползала. И только душ — теплый, прокалывающий струями насквозь — возвращал миру прежние краски.

Порой случались драмы. Кныш мог вдруг разглядеть в бинокль, будто последний, заветный, зачетный двадцатый прыжок имеет «отдельные шероховатости и неточности в некоторых фазах». Так он выражался. И Ольге, опустошенной, мысленно реанимирующейся под душем, перекупившей через финишную ленточку, предлагалось пробежать еще кружок по стадиону. Силы огрызаться, спорить находились, но лезть снова на треклятые брусья она уже не могла.

Для Кныша то был принципиальный воспитательный момент (сейчас, задним числом, Ольга думает, уж не конструировал ли он конфликтные ситуации сознательно), в котором воспитанницу обучали наступать на горло собственной песне.

Порой Кныш, видя, что обстановка накаляется и Ольга подготовила долговременные оборонительные рубежи упрямства, якобы безмятежно скрывался за дверью спортзала: «Посиди, поразмышляй, Ольга, как ты себя ведешь». Щелкал ключ в замке, она оставалась один на один со своей гордыней, тишиной и брусьями. И минут через тридцать-сорок, кляня и презирая себя, Кныша, весь белый свет, она вымучивала, выклянчивала у собственной слабости один чистенький элемент.

А войдя во вкус, и все пять. Кныш возвращался как ни в чем не бывало: «Сделала? Сразу бы так!»

Кныш — гениальный тренер. Он сам был гимнастом, а потом получил травму, после чего ему путь в гимнастику был заказан, и тренер воплощал в Ольге то, что уже не мог сделать сам. В результате получалось нечто среднее между тем, что она могла сделать, и тем, что он придумывал. И эти элементы до сих пор никто не делает — ломаются кости, ломается позвоночник.

Авторитет Кныша долгое время был у Ольги абсолютным. Вот пример — уже не из начала, а из периода расцвета Ольгиной карьеры. Как-то наша гимнастическая команда должна была ехать в Германию. И в самый последний момент выясняется, что ее тренер — Кныш — поехать не сможет, а вместо него должен долететь какой-то спортивный функционер. Так Ольга, не долго думая, зашла тихонечко в женский туалет в аэропорту и спряталась там. Ее всюду искали и раз десять вызывали по громкоговорителю аэропорта, но Корбут так и не поехала. Самое интересное, что на следующий день вернулись обратно домой все, кто полетел. Принимающая сторона сказала: «Раз Ольги Корбут нет — летите обратно».