Леонид Борткевич - «Песняры» и Ольга

Конечно, тренер очень много сделал для Ольги. Не будь в ее жизни Кныша — возможно, и не было бы легенды Корбут.

Сейчас уже можно рассказать и то, что стало для Ольги глубокой психологической травмой на всю жизнь.

Рен ее готовил для себя — готовил себе жену, хотя он был на двадцать пять лет ее старше. Он устраивал так, чтобы у нее в жизни никто не появился, никакой мужчина. Оберегал ее девственность — для себя. И в какой-то момент сказал ей об этом открыто. И не только сказал — перешел к действиям. Однажды в Америке телохранитель Ольги, дежуривший у ее двери, даже был вынужден войти в номер, чтобы прекратить домогательства Рена.

Эти личные, глубоко запрятанные, скрытые от газетчиков и от всего мира отношения тренера и его подопечной надолго отравили Ольге жизнь… Она была моей женой, я любил ее, и нам обоим пришлось ее психологическую травму преодолевать. И это было очень тяжело.

Незадолго до нашего отъезда в Америку — Рен уже десять лет с ней не занимался, Ольга и гимнастику уже давно оставила — точно так же Кныш поступил еще с одной своей ученицей (той было лет четырнадцать-пятнадцать). И эта девочка рассказала все маме. На Кныша завели дело. Ольга тогда сказала — если его за это засудят, то тень падет и на нее. Мы с ней пошли к Могилевскому, генеральному прокурору республики, и попросили (Ольга — своим авторитетом, я — своим), чтобы дело закрыли. И его закрыли. Потом у Кныша еще раз произошел подобный случай…

А Ольге он, очевидно, будет мстить всю жизнь.

Ольга хотела бы, чтобы люди об этом узнали, чтобы никто не повторил ее судьбу, чтобы девочки-гимнастки не попадали в такие сети.

Но все-таки повторю — тренер Кныш был гениальный.

Столь популярную, столь любимую и общеизвестную «петлю Корбут» Кныш и Ольга готовили для первого показа на официальных соревнованиях без малого пять лет. И каждый день она слышала: «…Двадцать раз безукоризненно».

Из воспоминаний Ольги:

— Однажды — не могу назвать год, день, час, когда это произошло, — я поняла, что умею делать «петлю», понимаю ее, управляю ею, подчиняю своей воле. Мгновение полета в сознании — как описать подобное необыкновенно обостренное восприятие времени и пространства? — неожиданно разложилось на тысячи составляющих, пространство разбилось, расщепилось на молекулы. Я, летящая, не признающая законов гравитации, словно наблюдала себя со стороны в рапидной записи, оценивала, исправляла ошибки. Сотая доля секунды фантастически раздвигалась до размеров столетия, каждая клеточка тела звенела, хронометрируя время и растягивая его, будто резиновый бинт, до нужной величины. И каждый раз потом, когда в меня неожиданно входило это чувство, я обретала уверенность и спокойствие. Но все равно «петли» я всегда боялась. Даже освоив ее до автоматизма, до почти стопроцентной стабильности, я всегда, до самого последнего дня в большом спорте, подходила к брусьям — и сердце мое проваливалось в преисподнюю страха. Ватные ноги, головокружение, тошнотворная слабость. Мысль о побеге, о позорном побеге под улюлюканье, под свист зала всякий раз принимала вполне реальные очертания. Не знаю, как выходило у других, — я стыдилась расспрашивать. Быть может, это искало выход естественное, обыкновенное волнение, посещающее без спроса всех спортсменов. В том числе и тех — я уверена — кому журналисты приклеивают сомнительные ярлыки типа «человек без нервов», «железный имярек». Другое дело, что состояние страха — мимолетное состояние, оно исчезало само по себе, как бы без усилия с моей стороны, стоило только вздохнуть полной грудью, вытянуть вперед ладони и мысленно произнести: «Ну, начали…»

Кныш учил убивать страх. Всякий раз, когда на тренировке случалось падение — пусть самое болезненное, когда разбиты нос или коленка, — он, едва закончив процедуру успокоения, смачивания йодом и бинтования, категорически требовал еще раз сделать то, что не получилось. Никакие слезы, никакие жалобы, никакие уловки не в состоянии были его поколебать, разжалобить, заставить усомниться в своей правоте. «Если не сделаешь сейчас, не сделаешь никогда. Перебори боязнь и боль, ты обязана перебороть, ты увидишь, как это здорово — перебороть себя», — говорил Кныш. И Ольга шла и перебарывала. И еще Кныш говорил: «Если хоть разочек сама, без подстраховки — пусть коряво, неуверенно, примитивно — выполнишь какой-то трудный, ранее не поддающийся элемент, значит, все: худшее позади и страх должен уйти. Значит, ты переступила черту, поймала суть движения и надо торопиться: закреплять, закреплять, закреплять его в сознании и мышцах. Мышцы, мускулы — они обладают памятью, на них, как на пластилине, остается отпечаток твоего усилия. Надо только не разрушить нанесенный узор, сохранить его, дать ему время затвердеть».

Ольга верила в образы Кныша, в его слова и мысли, и для нее это означало работать еще больше, еще осознанней, еще смелей.

Кныш затем поставил «петлю» и другим девочкам из своей группы. Они исполняли элемент вполне складно, квалифицированно, а иные и достаточно стабильно. Но все-таки казалось, что это только механически заученная сумма движений. Так ученик на уроке литературы бодрым голосом, с бодрой физиономией шпарит без запинки, словно считалку: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Он не чувствует, не догадывается, что скрыто в великих словах. Он не дорос до них. Девочки не летали, не стукались синей пульсирующей жилкой у виска о мчащиеся навстречу атомы и секунды — они произносили считалку. Ольга, уже уйдя из гимнастики, говаривала, что с уходом их плеяды даже самые лучшие гимнасты мира стали все чаще сбиваться на «эники-беники ели вареники».

Впрочем, Ольга всегда была чрезмерно категорична, высказывалась без обиняков, не огибая острые углы. Но факт остается фактом. Сегодня «петлю Корбут» растиражировали, ее осваивают девчушки за год-полтора, а то и быстрее. Но кто из них, оторвавшись от верхней жерди, стал невесом, замер, застыл, завис над снарядом, вырвав тысячеголосое «Ах!» у зрительного зала?

Ростов, 1969 год. В Ростове проходит первенство Советского Союза по спортивной гимнастике.

До того как выйти на помост, предстояло перебраться через одну неожиданную бюрократическую преграду. Много разговоров велось вокруг да около нижнего возрастного ценза участниц. Подискутировав, законодатели прежнюю цифру пятнадцать так и не решились уменьшить. Ольге к тому времени исполнилось четырнадцать — кому объяснять, кому демонстрировать свою готовность, если не положено. Кныш тем не менее куда-то съездил, с кем-то поругался, с кем-то договорился. Словом, Ольга поехала в Ростов, однако на вопрос сколько лет, должна была отвечать «пятнадцать». Но никто так и не подошел, не спросил.