Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

Когда появились первые драги для промышленной добычи золота, готовили списки создателей, которых представят к наградам – то ли к Госпремии, то ли к премии правительства. В общем, готовили.

Сначала хотели купить драги в США, но американцы в последний момент сочли подобные агрегаты стратегическим товаром. И отказались экспортировать их в СССР. Пришлось советским инженерам изобретать драгу заново. Борис был в числе этих специалистов.

Изобрели. Настроили. Запустили в работу. И руководство стало, как водится, готовить список участников проекта для подачи на премию. Борис был в том списке.

Но следовало соблюсти все организационные формальности, дело затягивалось, и, пока близился день награждения, что-то пошло не так. Иными словами, река судьбы Бориса самостоятельно выбрала новое русло. Как говорится, «хотели дать орден, ограничились выговором».

Борис попал в передрягу – убийство! По неосторожности, умысла убивать не было, плюс выпивал (отягощающее обстоятельство), плюс сопротивление при задержании (бился до последнего), в сумме срок получился длинный, как Сибирский тракт: десять лет.

Но Борис не отчаивался. Умный, рукастый, ревностный к труду самоучка, любое дело он осуществлял ловко и, казалось, непринуждённо, хотя за этой лёгкостью технической мысли имелись глубокие знания химии, физики, металловедения и, конечно, острый изобретательский талант. Казалось, он умеет всё.

Познакомился я с Борисом, когда он отбывал второй срок, получив столько же и за то же.

С учётом таланта жизнь в зоне была для Бориса вполне сносной, а кому-то из заключённых могла показаться шикарной. Он трудился. Работал, говоря языком девятнадцатого века, благоусердно. Заказы к нему сыпались отовсюду. От охраны и от начальства колонии: кому охотничий нож, кому фляжку в виде книги. Или надо было сделать подарок женщине… Серьги, браслет из рандоли (внешне неотличимый от золота металл, сплав меди и бериллия, за колючую проволоку поступал в виде медицинских стерилизаторов).

В рабочей зоне Борис имел свою мастерскую, что позволяло ему подолгу оставаться одному, в тишине, ведь почти для всех заключённых исправительно-трудовых лагерей это недостижимая привилегия – рядом постоянно кто-то есть, другие заключённые или охрана. В мастерской у него всегда имелся хороший чай (арестантская валюта), карамель, тушёнка, сливочное масло и сигареты. И водочка у Бориса возникала чудесным образом по праздникам, и никто её не мог отобрать – у него не проводили обыск, по-тюремному – шмон, неожиданный и беспощадный, как русский бунт.

Порядок, уют у Бориса! Станочки, инструменты на полках, муфельная печь – всё это хозяйство располагалось на последнем этаже административно-бытового корпуса строящейся автобазы.

Так вот, очередную чудо-вещь Борис смастерил во многом благодаря тому, что в здании был свободный выход на крышу, а ещё потому, что зона эта располагалась недалеко от Енисея. Может быть, полтора-два километра. И городские жители, особенно молодёжь, устроили на реке дикий пляж. Дикий тогда – это необорудованный.

Борис втайне от кумовьёв, то есть от лагерного начальства, соорудил себе из подручных материалов мощную подзорную трубу, которой прорубил себе окно на волю, оглядывая окрестности и представляя себя там, на свободе, на пляже, в «Жигулях», в чудесной компании. В общем, время созерцания округи уносило его в прежнюю жизнь… Или в будущую?

Постепенно об этом прознали все местные сидельцы. И Борис организовал бизнес, стал брать деньги с зеков за пользование подзорной трубой. Сначала три рубля в час. Клиент получал в аренду трубу, через чердак выбирался на крышу, и воображение уносило его за периметр зоны, он летел к свободе, неуязвимый, и вслед ему не лаяли злые овчарки и не клацали затворы автоматов.

Бизнес развивался. Бизнесу мешало только вращение Земли: не хватало светового и рабочего дня. Клиенты пытались разглядеть хоть что-то даже в сумерках. Когда круг тех, кто лез на крышу за «глотком свободы», значительно увеличился, тариф вырос.

Добавился сервис с чаем, чифирём, карамелью и трёхногим фиксатором для точного, без дрожания наведения трубы на пляж и освобождения рук (для кого-то это имело особое значение). Клиенты улетали в своих эротических фантазиях далеко, и с чердака то и дело доносились стоны и вскрикивания, совершенно понятные каждому, кто хоть раз в жизни испытывал…

Круг приобщённых то расширялся, то сужался. Когда Борис, с учётом спроса, собрал вторую трубу, неожиданно выяснилось, что вдвоём на крыше наслаждаться свободой не так много желающих. Каждый хотел быть наедине с Нею.

Через несколько лет, как это ни удивительно, я встретил Бориса в ипостаси электрика в другом городе, на другой стройке и не в зоне, а на «химии» – так назывались тогда стройки народного хозяйства, где заключённые и условно-досрочники работали на вредном производстве – допустим, на лакокрасочном заводе или горно-обогатительном комбинате.

Спокойный, не утративший, а скорее прибавивший навыков и новых профессий, очень опрятный. Он, помимо своих прямых обязанностей электрика на площадке, строящейся на реке Чулым, успевал также мастерить разное: от мебели до сетей. Для местных начальников-браконьеров сети очень ходовой товар, тем более что в этой извилистой и чистой реке до сих пор водятся осётр и стерлядка.

Как-то я попросил его стать сменным электриком, только дежурить все три смены, чтобы жить прямо на строительной площадке, в бытовке. Это было удобно – и хозяйство под присмотром, и электрик всегда под рукой.

Часто во время перекуров сидели с ним и беседовали, как говорят, за жизнь. Он был намного старше; мне казалось, его длинная жизнь уже на исходе и чего-то ожидать от завтрашнего ему точно не стоит. Не верилось, что у него за плечами два убийства и два срока, что где-то была жена, а теперь – ничего.

Весной на выходные Борис стал отпрашиваться в город, затем и в будни после смены.

«Хозяйка одна попросила сделать встроенную мебель, – объяснил мне Борис, – стенку с отделкой шпоном красного дерева, чтобы с рисунком, “как магазинная”. Взялся».

Хозяйка – одинокая директорша овощного магазинчика.

Как пел Вахтанг Кикабидзе, «просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр».

К осени расписались.

Пару раз заходил к ним в гости. Боря увлечённо продолжал делать стенку. Пахло клеем, шпоном, деревом, домом и уютом.

Мне кажется, они были счастливы.

Был такой журнал – «Человек и закон». Популярный и дефицитный. Впрочем, как и многие журналы в СССР: «Юность», «Огонёк», «Вокруг света».

Сейчас не вспомню, но, кажется, в нём мне в 1979 году попалась статья. В одной из союзных республик арестовали и осудили человека, имевшего по советским меркам огромное состояние. Только мебели у него конфисковали тридцать шесть наименований. Меня это поразило. Как так? Откуда? Даже сегодня, в эпоху навязчивого изобилия, вряд ли кто-то назовёт больше пятнадцати видов мебели. А там – тридцать шесть.