Татьяна Рыбакова - Счастливая ты, Таня!

Не без вызова сообщаю маме, что у меня по алгебре будет двойка за год. В лучшем случае мне назначат переэкзаменовку на осень, в худшем — оставят на второй год. Посадят дылду в розовых чулках на заднюю парту, куда всегда сажают второгодников. У мамы лицо становится таким печальным, что я замолкаю на полуслове. Учебник Киселева заучиваю наизусть, на экзамене попадается задачка, которую мы решали накануне на консультации. Получаю пятерку, значит, в году мне выведут тройку. Ура!

Приезжаем с мамой в Москву, сразу везу ее к тете Белле, старшей сестре. Муж тети Беллы, писатель Михаил Левидов, был арестован в первый день войны. Умер в тюрьме. У тети Беллы отдельная квартира, мама тайком может жить там какое-то время. Майя — дочь тети Беллы — художница, очень любит мою маму, пишет ее портрет в пестром махровом халате.

Тетки собираются на семейный совет: «Надо что-то делать с Натой (так зовут маму ее сестры), устроить ее на какую-нибудь работу. Нате всего 53 года, что она будет делать в Загорске?» Через знакомых устраивают маму делопроизводителем в какую-то контору. Там есть маленькая комнатушка, где мама может жить. Нелегально, конечно. Но зато видимся с ней постоянно. Привыкаю постепенно, скучаю, если не вижу ее два дня, но по-прежнему оберегаю свою свободу. «Танюшенька, а почему у тебя синие ресницы?» — «Потому что мне так нравится…» Но мне уже в эту пору 18 лет.

К несчастью, контору, где мама работала, ликвидировали. Мы с тетей Диной сняли ей комнату в маленьком доме на самой окраине Загорска. Мама начала болеть, я ездила к ней каждую неделю, отвозила продукты, но дело уже шло к реабилитации. Об этом я писала раньше.

Всю эту историю Толя, конечно, знал. Но для рассказа решил выбрать один эпизод — саму мою поездку за мамой. Записал все детали, однако рассказ так и не был написан.

Рыбаков, как я говорила раньше, уже придумал название: «Начальник поезда», написал два первых абзаца и один абзац в середине, была и последняя фраза, которую он процитировал Каролю за ужином в Париже: «Господи, прости этому человеку все его прегрешения за то, что он помог той девочке».

Рыбакову, как он сам говорил, нужно было сто страниц для разбега. Потому рассказы у него не получались.

В начале мая 1989 года Толя улетает в Голландию, в город Маастрихт: Рыбаков и Франсуаза Саган приглашены как почетные гости на 53-й конгресс ПЕН-клуба. Первый раз за одиннадцать лет, что мы живем вместе, расстаемся на неделю.

— Переезжай в Москву, — говорит он мне, — тоскливо тебе будет одной в Переделкино.

Я не спорю. Беру с собой приемник: перестройка идет, а все еще продолжаем слушать «голоса», кладем в машину Толин чемодан и едем на аэродром.

Тем же вечером первый звонок из Маастрихта: «Долетел благополучно, но отдохнуть не удалось — сразу начали осаждать корреспонденты. На конгрессе продаются изданные в Голландии „Тяжелый песок“ в бумажном переплете и изданные в Америке и Англии „Дети Арбата“, тоже в бумажном переплете. Очень красивые книги и стоят недорого — по пять долларов. Быстро разлетаются, просят автографы».

— Ну ты и нам купи, — прошу. Смеется:

— Уже купил, не волнуйся.

Второй звонок: «Здесь наша делегация: Битов, Искандер, Виноградов (главный редактор московского издания „Континента“), с ними переводчик Стабников. Производит хорошее впечатление — умный, деловой. Они представляют организационный комитет, созданный при Союзе писателей, куда входят 62 литератора. Виноградов должен делать доклад и обратиться с просьбой о создании советского ПЕН-центра с принятием его в Международный ПЕН-клуб. Посмотрим, что получится из этой затеи. Хотя цензура у нас уже отменена, противников все равно много».

Третий звонок из Маастрихта: «Ситуация усложнилась. Бродский прислал телеграмму: „Советских в ПЕН-клуб не принимать“. Наши считают: выступать должен я. Надо писать доклад».

Четвертый звонок: «Доклад написал. Получилось пять страниц, отдали переводить на английский, французский и фламандский. Выступать буду десятого мая».

Утром десятого мая, учитывая разницу во времени, включаю приемник, начинаю ловить разные станции. О Маастрихте ничего не слышно. Через час звонит Леночка Николаевская: «Скорей включай „Свободу“, сейчас будет выступать Толя». Нахожу нужную волну. Слышу аплодисменты и Толин голос: «…Воздействие художественного слова на жизнь общества — процесс длительный, измеряемый иногда жизнью поколения… Пример массированного, буквально мгновенного воздействия художественной литературы на преобразование общества в громадной стране с почти трехсотмиллионным населением подала русская литература второй половины восьмидесятых годов нашего века. Это были рукописи романов, рассказов, стихов, мемуаров, десятилетия пролежавшие в столах их создателей. Это были произведения советских авторов, изданные за границей и только сейчас дошедшие до советского читателя. Мы хотим вернуть стране всю ее литературу, независимо от того, где живет или жил писатель…»

Рыбаков, выступая, всегда чувствовал себя свободно. Сейчас слышу в его голосе напряжение. Доклад передают не полностью. Только начало и конец.

«…Великая русская литература всегда была частью мировой культуры, вошла в духовную жизнь многих народов так же, как литература других стран прочно вошла в нашу жизнь. Теперь мы хотим присоединиться к международному литературному движению, которое представляет ПЕН-клуб. Мы полностью разделяем его идеалы и принимаем на себя обязательства, вытекающие из его устава…

Дамы и господа! Мы просим согласия конгресса на создание в СССР русского советского ПЕН-центра и принятия нас в ПЕН-клуб. Мы надеемся на ваше благоприятное решение. Однако, каким бы оно ни было, члены нашей делегации горячо вас приветствуют, каждому из вас желают успешного творчества, а всему ПЕН-клубу — успеха в его благородной деятельности на пользу литературе, а следовательно, и всему человечеству».

Аплодисменты. Дальше идет репортаж корреспондента: «Это триумф. Аплодируют стоя. Председатель объявил: „После такой речи господина Рыбакова я призываю вас всех тут же проголосовать за создание русского ПЕН-центра и четырех региональных центров“».

Русский советский ПЕН-центр был принят в Международный ПЕН-клуб единогласно.

Пятый звонок: «Таня, я задерживаюсь. Меня пригласили в Бельгию, но я сказал устроителям: „Мне не хочется ехать без моих товарищей, пригласите их тоже“. Пригласили всех, так что поедем вместе».

В Москве Рыбаков был избран президентом русского советского ПЕН-центра. Владимир Стабников — ответственным секретарем.

И наша дача сразу превратилась в штаб-квартиру ПЕНа. Звонки из Москвы, звонки в Москву. «Много сил и времени было отдано организационным делам», — так скупо напишет о том времени Рыбаков в «Романе-воспоминании». Избираются вице-президенты: Битов, Ваксберг, Виноградов, Вознесенский, Евтушенко, Искандер, Анатолий Стреляный. В Исполнительный комитет вошли: Лакшин, Окуджава, Анатолий Ким, Курчаткин, Евгений Попов, Олег Чухонцев. Страсти бушуют, несколько человек, бывших в списке Виноградова, сразу выходят из ПЕНа. Собрания проходят в Союзе писателей, там временно находится русский советский ПЕН-центр.