Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Олдридж, кстати, возникает позднее в его разговорах с Ахматовой, в довольно пренебрежительном контексте: «Анна Андреевна говорила, что русские об английской литературе судят по тем авторам, которые для литературы этой решительно никакой роли не играют. И Ахматова приводила примеры — один не очень удачный, а другой — удачный чрезвычайно. Неудачный пример — Байрон. Удачный — какой-нибудь там Джеймс Олдридж, который вообще все писал, сидючи в Москве или на Черном море» [136] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 138. .

Свой юношеский опыт чтения поэзии Бродский характеризует так: «Читать стихи я начал рано: Бёрнса в переводах Маршака, Саади, потом почти стандартный набор — естественно, Есенина, Маяковского и т. д.» [137] Там же. . Вслед за этим начинаются и его первые самостоятельные поэтические опыты, и вхождение в круг ленинградских поэтов и литераторов.

Яков Гордин, встреча с которым, по словам самого Бродского, была одним из его первых литературных знакомств, так вспоминает о начинающем Бродском-поэте: «Бешеная попытка прорваться в органичное мировосприятие — не жалобная, а трагедийная <���…> и острое желание попробовать все. Первые два-три года в стихах идет раскачивание от Лорки до Незвала, от Слуцкого до Баратынского — притом, что есть группа стихов собственно его, ни на что не похожих, но все равно это бесконечные пробы» [138] Полухина В. П. Иосиф Бродский глазами современников: Сборник интервью. C. 57. .

Слуцкий упомянут не случайно. В ранней лирике Бродского хорошо чувствуется эхо его стихов, таких, как «Почему люди пьют водку?», «Усталость проходит за воскресенье», «Человечество делится на две команды» [139] Нестеров А. В. О «литературной репутации» И. А. Бродского, аудитории поэтических чтений и медийном продвижении «Новой поэзии» в России в 1960-е годы // Вестник РГГУ. Серия: Литературоведение. Языкознание. Культурология. 2013. № 12 (113). . Вместе с Евгением Рейном Бродский ездил в Москву, чтобы показать Слуцкому свои стихи — и посвятил ему написанное по итогам поездки стихотворение «Лучше всего спалось на Савеловском…». Влияние было сильным, но Бродскому удалось его преодолеть, во многом за счет возвращения к классическим образцам русской поэзии и — на какое-то время — к классическим метру и ритму, которые затем под влиянием польской и английской поэзии трансформируются в моментально узнаваемое и ни на кого не похожее звучание его стиха.

Знакомство со стихами Баратынского становится переломным в отношении Бродского к поэзии. До этого она была лишь частью жизни, такой же примерно, как сезонные геологические экспедиции, в которые он нанимался каждое лето, чтобы заработать немного денег, теперь Бродский понимает, что это должно стать главным делом его жизни. Он так рассказывал об этом Евгению Рейну: «Году в пятьдесят девятом я прилетел в Якутск и прокантовался там две недели, потому что не было погоды. Там же в Якутске, я помню, гуляя по этому страшному городу, зашел в книжный магазин и в нем я надыбал Баратынского — издание „Библиотеки поэта“. Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял: чем надо заниматься. По крайней мере, я очень завелся, так что Евгений Абрамыч как бы во всем виноват» [140] Бродский И. А. Книга интервью. C. 425. .

В начале шестидесятых Бродский много пишет и становится известен любителям поэзии в Ленинграде как один из многих молодых поэтов, читающих свои стихи при первой возможности: на квартирах друзей и знакомых, на «турнирах поэтов» и просто на улице. Он участвует в литературных вечерах в ДК им. Горького, во Всесоюзном геологоразведочном институте (ВНИГРИ), на физическом факультете ЛГУ, в других местах. Некоторые его стихотворения приобретают популярность.

Очевидец вспоминает один из таких вечеров: «Ведущий объявил: „Иосиф Бродский!“ Зал сразу зашумел и стало ясно, что этого поэта знают и его выступления ждут. И когда мальчик, только что подходивший ко мне, появился на эстраде, гул затих, наступила тишина. Раздался его голос — он был до того торжествен и громок, что мне сначала показалось, что говорит не он, а голос идет откуда-то из-за сцены <���…> Первым Иосиф прочитал стихотворение „Сад“ („О как ты пуст и нем! в осенней полумгле…“). Когда он кончил — мгновенное молчание, а потом — шквал аплодисментов. И крики с мест, показавшие, что стихи его уже хорошо знали: „Одиночество“! „Элегию“! „Пилигримов“! „Пилигримов“!» [141] Шульц C. С. Иосиф Бродский в 1961–1964 годах // Звезда, 2000. № 5. C. 75–76.

К своим ранним стихам Бродский впоследствии относился очень критически, часто не давал согласия на их переиздание и очень не любил, когда о его поэзии судили только по этим текстам, несмотря на их популярность у массового читателя. Его поэтическая система быстро развивалась, и то раскачивание, о котором пишет Я. А. Гордин, приводило к тому, что на раннем этапе он шел методом проб и ошибок без определенной литературной стратегии. Вскоре, однако, он подошел к тому рубежу, где, по словам Пастернака, «кончается искусство / и дышат почва и судьба» . Для того эволюционного скачка, который в 1962–1963 годах привел к формированию новой и оригинальной поэтики Бродского, принципиальны и почва, и судьба. Попробуем взглянуть на них чуть подробнее.

Начнем с судьбы. Бродский был известен не только ровесникам, любящим поэзию. Примерно с двадцати лет он попадает в поле зрения ленинградского КГБ. Причиной этого стали его стихи, появившиеся в одном из номеров самиздатовского литературного альманаха «Синтаксис», составителем которого был Александр Гинзбург. Гинзбург успел выпустить три номера — первые два были посвящены «москвичам», третий, куда вошли пять стихотворений Бродского, — «ленинградцам».

Издание «Синтаксиса» не прошло не замеченное властями. В июле 1960 года сотрудники КГБ произвели обыск в квартире Гинзбурга по подозрению в хранении антисоветской литературы и обнаружили редакционный архив альманаха — как уже вышедшие номера, так и обширные материалы для последующих. По воспоминаниям Гинзбурга чекисты вывезли из его квартиры «полгрузовика» рукописей. Какие же тексты попали им в руки?

Надо сказать, что альманах не был антисоветским [142] В чем легко можно убедиться сегодня, когда все номера «Синтаксиса» опубликованы в сети: https://rvb.ru/np/publication/05supp/syntaxis/syntaxis.htm#30 , как не были антисоветскими стихи Бродского, вошедшие в него. Проблема была в том, что назвать их советскими тоже было нельзя. В третий номер «Синтаксиса» вошли пять стихотворений Бродского: «Еврейское кладбище возле Ленинграда», «Мимо ристалищ, капищ…» (те самые «Пилигримы», которых требовала аудитория, остающиеся одним из самых популярных текстов Бродского, несмотря на скорее негативное к нему отношение самого поэта в зрелые годы), «Стихи о принятии мира», «Земля» и «Дойти не томом…».