Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Более того, почему он выбирает именно эту строчку? Михаил Крепс, автор первой монографии о Бродском, замечает, что она «аллюзийно наиболее емкая — в ней содержится намек на эпизод из книги Бытия о жене Лота, которая оглянулась на башни родного Содома и превратилась в соляной столп» [351] Крепс М. Б. О поэзии Иосифа Бродского. C. 182–183. . То есть строка ассоциируется не только со стихотворением «Данте», но и с «Лотовой женой» — и с вариациями мотива взгляда назад в поэзии Ахматовой.

Для Бродского этот мотив также важен, в том числе по понятным биографическим причинам. «Декабрь во Флоренции» написан через несколько лет после отъезда из Ленинграда и во многом таким взглядом и является (или мог бы являться, о чем далее). Но что мешало поэту дать в эпиграфе более развернутый отрывок из «Данте» Ахматовой, чтобы сориентировать читателя и облегчить ему понимание текста?

Причина в том, что указательное местоимение «этот » в строке, оторванной от контекста, требует от читателя припоминания (или перечитывания) всего стихотворения Ахматовой, которое точно так же строится на неназывании имени Данте в тексте (хотя название четко дает понять, о ком идет речь). Кстати, сам принцип выбора такого синтаксического и смыслового обрывка можно назвать иконическим — точно так же, как многочисленные стиховые переносы в тексте, он подчеркивает идею оторванности от родной почвы, разлуки, изгнания. Но подчеркивает, не называя, — через умолчание.

Вообще такого рода умолчания характерны для Бродского — можно вспомнить, что после отъезда из родного города он ни разу не назвал его по имени в своих стихах, — хотя образ Ленинграда/Петербурга регулярно в них встречается, иногда сам по себе, иногда — просвечивая сквозь другие города, как это и происходит в «Декабре во Флоренции».

Неназванные места, неатрибутированные цитаты, намеки, рассчитывающие на знание читателем контекста и активное чтение, — это свойство, важное для поэзии вообще, становится принципиальным в художественной системе петербургского постсимволизма, прежде всего Мандельштама и Ахматовой. Кларенс Браун, замечательный американский филолог и переводчик Мандельштама, отмечает: «Современная поэзия требует многого от читателя, но мало кто из современных русских поэтов требует столько, сколько Мандельштам. „Чтобы читать меня, вы должны иметь мою культуру“. Он гордится, связывая себя с Данте и, как и Данте, требует, чтобы читатель владел „догадливостью“ — тем высшим качеством по-настоящему образованного человека, которое означает быстроту понимания, способность уловить намек» [352] Brown C. On Reading Mandelstam // Мандельштам О. Собрание сочинений в 3 т. / Под ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Т. 1. Стихотворения. Вашингтон: Международное литературное содружество, 1967. C. XIV. .

Эти слова в полной мере применимы и к поэзии Бродского. В «Декабре во Флоренции» он сополагает Данте и Мандельштама, чтобы обратиться к теме поэта в изгнании, но делает это, обращаясь к стихотворению Ахматовой «Данте», в котором такое соположение прочитывается впервые, и используя характерную для Ахматовой игру с категориями определенности-неопределенности. Обычен для поэзии Ахматовой и сам принцип такого соположения. «…у Ахматовой вообще стихотворения часто создаются на скрещении двух импульсов-источников, на заведомом раздвоении адресата» [353] Тименчик Р. Д. Анна Ахматова. Тринадцать строчек: Из комментариев // De Visu, 1994. № 5/6. C. 66. .

Надо сказать, что в упомянутом автопереводе «Декабря во Флоренции» Бродский некоторым образом облегчает задачу читателя по опознанию отсылки, меняя строчки ахматовского стихотворения в эпиграфе. Там он выбирает первые две (разумеется, в переводе на английский): «Он и после смерти не вернулся / в милую Флоренцию свою» . Хотя адресат и здесь скрывается за личным местоимением, задано хотя бы место действия.

Однако вернемся к русскому тексту и его эпиграфу. «Можно предположить, — пишет Михаил Крепс, — что тема Данте-изгнанника привлекла Ахматову в силу раздумий о судьбе поэтов на родине и поэтов в эмиграции, многие из которых были ее друзьями. Строчка „этому я песнь пою“ звучит как поэтическая шифровка и, возможно, сквозь призму образа Данте подразумевает неизвестного нам адресата. Ясно одно: Ахматова на стороне поэта в вопросе о том, что лучше — свобода на чужбине или унижение на родине» [354] Крепс М. Б. О поэзии Иосифа Бродского. C. 183. .

Одним из этих «неизвестных адресатов» можно считать Мандельштама, но для Бродского важно не только местоимение «этот», но и то, что он «не обернулся». На это обращает внимание и Майя Кёнёнен: «…строка, выбранная Бродским в качестве эпиграфа <���…>, еще раз подчеркивает мотив взгляда, в данном случае взгляда назад в прошлое» [355] Könönen M. «Four ways of writing the city»: St. Petersburg-Leningrad as a metaphor in the poetry of Joseph Brodsky. Helsinki: Dept. of Slavonic and Baltic Languages and Literatures, 2003. C. 99. .

Взгляд назад — устойчивый мотив поэзии Бродского, начиная с его ранних стихов. Так, например, в стихотворении «Прошел сквозь монастырский сад…» прогулка рыжеволосого лирического героя («гостя» — еще одно слово из ахматовского словаря), по пустырю за Смольным собором спускающегося к Неве, вводит мотив невозможности возвращения, который до конца непонятен, но очевидным образом связан с осознанием культурного разрыва, изолированности от традиции и одновременно важности взгляда назад и опасностей, связанных с ним.

Строка эпиграфа связывает Ахматову и Данте не только тематически, но и формально. Она демонстрирует характерный для Ахматовой тип употребления указательного местоимения; причем в ее поэтике, как отмечалось, этот тип связан с влиянием Данте. «Одно из далеко идущих сходств [поэзии Ахматовой и Данте] — семантическая и интонационная выделенность местоимений (обычно — указательных, реже — притяжательных)» [356] Мейлах М. Б., Топоров В. Н. Ахматова и Данте. C. 270. . Эпиграф отражает существенное сходство поэзии Бродского и Ахматовой, связанное с указательными местоимениями, о котором будет сказано в следующей главе.

В своих стихотворениях и Бродский, и Ахматова не называют Данте прямо — Ахматова выносит его имя в заголовок и использует в самом тексте лишь местоимение, как она часто делает (ср., например, стихотворение «Летний сад»), Бродский же не упоминает Данте вовсе, создавая пространство для интерпретации, в котором написанное может относиться не только к автору «Божественной комедии», но и к любому поэту в ситуации изгнания, включая самого Бродского.

«Ты» во второй строчке может быть обращено к Данте, косвенно упомянутому в эпиграфе, к читателю, к другим поэтам, побывавшим во Флоренции (прежде всего, Мандельштаму и Ахматовой), а также и к самому автору — случай автокоммуникативного второго лица. Отсутствие определенности как бы подсвечивает глагол, стоящий рядом с местоимением: «не вернешься » . Первая строфа в этом смысле перекликается с последней, но выводит сказанное на новый уровень обобщения: в первой — «Это — красивый город » , в который «ты не вернешься » , в последней — «Есть города, в которые нет возврата » .