Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Еще в Лондоне, зимой 1985 года, Басма, ослепленный моими связями, — Костакис, Коренгольд, Виктория Миро, — предложил мне составить компанию в галерейном бизнесе. Вложиться в дело и получать десять процентов барыша. По моим подсчетам, я мог таким образом подкармливать свое бездоходное искусство. Посоветовавшись с компетентными людьми, я принял рискованное предложение. За первый вклад в 20 тысяч франков я буквально через сутки получил 22 тысячи, а когда он попросил задержать деньги на срочную нелегальную покупку, я охотно оставил деньги.

Весь 1987 год, за вычетом летних каникул, я аккуратно получал от него мелкие наличные деньги, но наступил 1988-й, и я напомнил ему о процентах. Мешая русские и армянские слова, Басма нагло заявил: «Какие деньги, женжурук, я тебе все выплатил!»

Я чуть не поперхнулся от наглости напарника. У меня и задней мысли не появилось, что так грубо и хладнокровно можно меня надуть. Циничный и хитрый собутыльник распоряжался моими деньгами, как своими, думая о своем благополучии. Басма просто и подло обвел меня вокруг пальца, как самого последнего дурачка, но поправить положение я не мог. Слава Богу, я получил свои деньги частями. Он возвратил их мне как проценты с бизнеса. К счастью, у него не хватило духа вообще отказать мне в должке. Присутствие видных лиц за моей спиной несколько охлаждало пыл мелкого жулика.

— Не я, а ты мне должен! — бурчал Басма. — Бутылка коньяку стоит пятьсот франков, а ты их сколько выпил?

Мы жили не очень дружно с самого начала. Постоянно цапались, потом он содержал секретаршу, гитариста Путилина, реставратора Павловского и уборщика Зарэ, а если прибавить аренду роскошной квартиры, то на содержание штата уходила кругленькая сумма.

Грубо порывать с ним, хлопнув дверью, не было никакого смысла — в подвале стояли мои картины, графика Лидии Мастерковой, картины Немухина и Кулакова из моих сбережений, но встречи я сократил до официальных приглашений, когда отсутствие рассматривалось как разрыв отношений или оскорбление.

Аукцион «Сотбис-88», ловко организованный для обеспечения горбачевской перестройки из карманов звезд поп-музыки, Басма проспал с московскими блядями. Его заключение было однозначным: «Это не торги, а политика!»

Известная коммерческая операция, организованная торговым домом «Сотбис», внесла невообразимую смуту в ряды советских художников. Впервые за двести лет на отборку произведений не позвали Академию художеств, что означало открытое вмешательство иностранного капитала во внутренние дела суверенного государства.

Знаменитых братьев изящных искусств туда не пустили. Товарную обойму составляли никому не известные прощелыги без роду и племени, годами работавшие под кровать: Бела Левикова, Сергей Волков, Евгений Захаров, Евгений Дыбский, Николай Филатов, Аркадий Петров, Юрий Дышленко, Гришка Брускин, Илья Кабаков, Эдик Штейнберг и подобная им нечисть андеграунда.

Это не перестройка, а катастройка!

В декабре 1988 года любимую Армению больно ударило землетрясение. Соединяя сердечное с полезным, Басма в кратчайший срок организовал большой аукцион в пользу пострадавшего народа. Знаменитый бард Шарль Азнавур, представлявший благотворительную акцию, собрал пять миллионов франков, но куда попали эти средства, в руки пострадавших армян или в карман Московского Кремля, я не знаю.

В тяжелые дни траура Басма не просыхал. Он легко выпивал две бутылки водки и никогда не хмелел, хотя раздражение и обиды то и дело давали себя знать.

20 мая 1989 года на вернисаже великого армянского ваятеля Эдварда Кочара он больно двинул по уху пожилому изгнаннику Стацинскому, рискнувшему предложить «руку и сердце» его сестре Вортух, приехавшей на стажировку из Америки.

— Посмотри на себя в зеркало, — вспылил галерейщик, — ты не жених, а бородатый козел!

В Шестой Части Света всегда пропадали люди, без суда и следствия, тихо и навсегда. На сей раз новым было то, что об исчезновении «французского гражданина Басмаджана» сообщили советские газеты. Я не верил своим глазам, читая ответы ответственных генералов на вопросы уголовной хроники. Митингующая Совдепия спешила вступить в Интерпол. 31 июля 1989 года, по истечении визы, Басмаджан не вернулся в Париж. Бригады сыщиков, предвкушая красоты «европ», сочиняли самые фантастические сценарии преступления.

Виднейший созидатель «барачной поэзии», человек, посвященный в торговлю древностями, великий поэт Игорь Холин, посетивший город Париж, не моргнув глазом, решил судьбу армянского галерейщика:

— Басмаджана убили и сожгли в котельной!

Это был глас знатока.

— Больницы и морги мы контролируем, — заявил генерал Трушин, руководящий розысками парижского бизнесмена.

До контроля московских котелен и глубоких колодцев дело еще не дошло.

В Брянске мне снились египетские пирамиды.

В школьных учебниках попадались бледные рисунки с изображением Древнего Египта — лицо в профиль, а плечи в фас.

Кое-что я вычитал в Библии:

«И поставили над сынами Израиля начальников работ, чтобы изнурять его тяжкими работами, и народ построил фараону Пифон и Рамзес».

О могуществе современного Египта у меня было невысокое мнение, особенно после его разгрома в Синайской пустыне 1967 года. Боеспособность потомков фараонов оказалась не на высоте перед малочисленными евреями. Значит, Египет — это пирамиды, построенные еврейскими рабочими.

25 октября 1989 года, в каникулы Всех Святых, я и моя жена вылетели в воображаемый Египет, основательно подкрашенный чтением туристических буклетов.

О таком раскаленном от зноя красном небе нигде не сообщалось, ни в Библии, ни в проспектах. В густой пыли стоял тощий солдатик с берданкой в руках. Да, с таким не повоюешь. Значит, несчастные евреи пятьсот лет месили глину и таскали камни. Теперь никто не месит, и дома стоят недостроенные. Внизу живут, а наверху пасется коза. Для туристов есть все — отели с горячей водой, танец живота, освещенные развалины долины Царей, парусники на Ниле, царица Нефертити с длинной шеей, пирамида Хеопса и Сфинкс с отбитым носом.

О коптах, исповедующих Христа, прямых потомках фараонов, я ничего не знал. Я их смешивал с греками, застрявшими в Александрии. Их фаюмские портреты, предназначенные для покойников, были форменным откровением, очень плохо представленным в Европе.

Русские дикари не верили в воскресение душ. Их культура захоронения покойников близка индусам. Покойника сжигали на дровах, а пепел бросали на удобрение. Никаких исторических некрополей!

Египтяне уже пять тысяч лет назад похороны превратили в искусство и культ. В подземном царстве жизнь ничем не отличалась от земной. С необыкновенным совершенством их хирурги потрошили мертвых от мозга до последней кишки и отправляли в «дом вечности» в красиво разрисованном саркофаге. Фаюмские портреты не что иное, как изображение покойных египтян с достоверной точностью. Рассматривая великолепные лица египтян, я заметил много бородачей в безбородой цивилизации Египта. Не знаю толком, что это за люди — греки, римляне, евреи? — но черты их лиц значительно отличаются от лиц коптов или черных африканцев.