Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Мемуары вышли тонкой брошюрой в московском издательстве, стараниями эксперта икон Савелия Ямщикова, давно наблюдавшего за деятельностью Костакиса. Брошюру я достал, заранее зная, что без подкраски и лабуды дело не обойдется, но такого отчаянного вранья я от него не ожидал.

О становлении вкусов собирателя самые скупые и невыразительные сведения. Имя своего благодетеля Хольмберга, за бесценок продавшего ему все картины и архив Любы Поповой, он упоминает вскользь и как анонимного «хозяина дачи».

Своего зятя Костю Стремина, сбежавшего с англичанкой, он без всяких доказательств обвиняет в поджоге дачи в Баковке, где сгорели современные картины и часть древних икон. Он пальцем не двинул, чтобы прославить своего «любимого Толечку Зверева», как будто его никогда не существовало в его жизни. О нас, нелюбимых и сгоревших, вообще не упоминается.

Сочиняя мемуары, Костакис оставался человеком эпохи лжи, таких, как он, не выпрямляет ни свобода, ни демократия.

Его книжонка — пустая и бесполезная белиберда на совести сочинителя и его советников.

А теперь, Бог ему судья и земля пухом!

За грамматические ошибки не сажали в тюрьму. В Кремле выступил ненормальный коммунист с крестом на шее. Появился наследник Престола, Великий Князь Владимир Кириллович — еще один «Владимир» на нашу шею! Главный кассир коммунизма украл деньги и скрылся в Австралию. Откуда-то вылезли нищие и бродяги. Берлинскую стену растащили на сувениры. Прибалты опять сбежали к немцам. Нелегальный бизнес скис. Вселенский барак покачнулся, но устоял.

В кооперативном ларьке Сашки Адамовича с вызывающим названием «Гном», где торговали запретным самогоном и матрешками, великого И. С. Холина встретила бурными, продолжительными аплодисментами кучка пузатых чуваков и слинявших от долголетнего подполья чувих.

Ликбез барака выбрался на волю.

— Смотрите, живой Холин! — орали любители барачной литературы.

Холин выправил офицерскую спину и зачитал сверхпоэму «Умер Земной Шар», по ходу дела добавляя в текст имена визжавших от восторга поклонниц и поклонников — Сорокина, Седакову и Рубинштейна. По просьбе М. Я. Гробмана, позвонившего из Тель-Авива, в поэму вписали художника Шмуеля Аккермана и поэта Кузьминского, по просьбе В. И. Воробьева в поэму добавили черноморца Олега Соханевича, кинетиста фон Нуссберга и поэтессу Кароль К.

Триумфальное путешествие «по европам» (1989) я наблюдал издалека, с вершин Альпийских гор.

В Златой Праге поэта встречал старожил города и давний «друг земного шара» Виктор Дмитриевич Пивоваров. Художник, издатель, журналист.

Праздрой со шпикачками!

В вишневом саду русской эмиграции, в захолустном Париже, «среди дерев неизвестной породы», как зло ковырнул бард Хвост, на подворье Казимирыча, где есть отдельный сортир с водосливом, Игорь Холин опять во весь голос читал «Умер Земной Шар».

— Нет, Казимирыч, — уверял Холин старого товарища, — твое подворье не барак, а парижское кладбище Пер-Лашез, а барак — это я!

В давнем споре с Пушкиным, — сатирическая новелла «Памятник печке», где мишенью глумления служит сборная эмиграции, Холин и, следовательно, Пушкин предлагают мудрое и гуманное решение — памятник ставить не им, а согревающей пищу и человечество железной буржуйке нищеты, горячей печке, за что я искренне аплодирую обоим поэтам.

«Теть твою меть!»

К старому поэту пришел настоящий издатель глянцевых книг. Демократ и частник. До солидных денег еще далеко, но храбрецы дают тираж читателю.

В прозаической новелле «Иерусалимский пересказ» — речь идет о барачном маскараде с участием чертей, солдат и Сталина — вдруг явились знаки особого, восточного зарева. В 77 лет поэт додумался, что составители библейского свода, допотопные герои человечества, жили на грешной земле неспроста, у них был свет и, возможно, цвет.

Однако в отряд валютного авангарда, как ряд его учеников, Холин не попал, — и стар, и не нужен.

В загадочной поэме «Великий праздник» он заканчивает: «Среди непришедших Холин, среди умерших Соостер».

Да здравствует Холин!

В табели о рангах Эрик Булатов и Олег Васильев с их школой «фотореализма» занимают первенствующие места в мировом искусстве. На тернистой беговой к мировой славе им пришлось много потеть и прятаться. Они идут вместе с давних пор, дублируя друг друга, как космонавты одной бригады. Небывалая редкость в наш атомный век.

Они отлично знают, что такое совершенная техника классицизма и современные эксперименты.

Доступная мне газета «Либерасьон» оценила выставку русского чужака Булатова (ноябрь 1988 г., Бобур), как «вот это настоящий художник!» — высшая похвала в наше время.

В 1959 году в салоне Сашки Васильева у Большой Синагоги на Солянке картинки Эрика Булатова «под Фалька» — бутылка, стакан, вилка — меня совсем не тронули. Такое баловство позволялось всем членам «изофронта», но в начале 60-х Булатов и его напарник Олег Васильев начали играть с огнем. Одной рукой они рисовали иллюстрации для детей, а другой «чистые абстракции». Мы листали иностранные журналы и видели подобные изображения у американцев, но в таежной Москве эти художники смотрелись опасными смутьянами. На просмотр жестких, черно-белых изображений тянулся любопытный народ. Работяги и тихони, они держали определенную дистанцию с «дипартом» андеграунда. В 1970 году их вещи попались на глаза «парижской тетке» Дине Верни. Тогда парижанка предпочла Эрика Булатова. Возможно, «лицо кавказской национальности» (осетин? чечен? ингуш?) Булатов приглянулся ей больше чем суровый викинг Васильев, хотя их работы можно выставить в один ряд и под одним именем без ошибки. Абстрактные работы Булатова, попавшие в руки Дины Верни, я выставлял в Гран Пале в 1978 году в рамках «русской абстракции». Потом художники ввели изобразительный, банальный мотив в комбинации шрифтового лозунга — «Входа нет», «Слава КПСС» и т. д. Областная самобытность по теме — «Россия во мгле».

Благоразумно уклоняясь от «чемоданных выставок» за границей, где особо усердствовали наши чешские друзья, и «бульдозерных пустырей», где беззащитные картинки кромсали пролетарскими лопатами, они усидчиво рисовали свой мир, дожидаясь своего часа, прозвеневшего с нагрянувшей перестройкой. В один миг пятидесятилетние затворники взлетели наверх, в музейный ряд по рекомендации знаменитых банков.

Какой враг народа подложил свинью под могучее здание «изофронта»? От одного удара молотка «мистера Сотбиса» 7 июля 1988 года посыпались щепки и гайки ядерной державы.

Никому не известный босяк Гришка Брускин принес стране 400 тысяч «гринов», доход невиданный за 70 лет существования державы. К счастью, государственная кража была первой и последней в XX веке. Уже через год разобранные Западом доходные художники показали Кремлю большой кукиш.