Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Космические силы зла незримо вошли в русскую жизнь, в то время как новорожденный гений сосал лапку в родном Тульчине. Играть и рисовать он начал с пеленок и, естественно, был определен в артистическую профессию.

Первый этап гения — Киев, «мать городов русских». Школа называлась именем Тараса Шевченко, но Саха влекло все допотопное, доисторическое. Не проспекты украинской столицы, а все, что было задолго до них — каменные «бабы» степей, курганы скифских царей, мифический Днепр, где купался его пращур Геракл. Студент не фрондирует академические дисциплины, наоборот, он всех однокурсников превосходит в их освоении. Он читал не Тараса Шевченко, а Гомера, где все и давно сказано, и рисовал дорические колонны.

В 1955-м отличник киевской школы метит в одно-единственное, достойное атаки место — Академия художеств имени И. Е. Репина в Ленинграде. На втором заходе он там. Питерское время Саха шло под знаком общаги, где были свои вожди и преступники. Шествие возглавляли отборные живописцы сибирских школ. Рекордсмены академических дисциплин под звон медалей продвигались к заветным высотам ленинских премий, демонстрируя солидарность родному правительству. За ним шли группы усидчивых украинцев, украшавших социалистическое содержание картин фольклорной пестрядью.

Тульчинский богатырь побил сибиряков на их законной территории картиной «Поморы» (Диплом, 1962), а украинцы выдали ему место трудовой деятельности в солнечном Туапсе.

Сах уверяет, что он прямой потомок Геракла и хохлушки. Якобы грек дезертировал с корабля «Арго» и лето кантовался на русском пляже, предаваясь любовным утехам. Очень похоже на правду, те же повадки, та же психология странствий, но греческий герой совсем меня не убеждал. Я его считал скорее уголовным преступником, чем полезным членом общества.

То, что он придушил пару ядовитых змей, простительно ребенку, но зачем убивать учителя музыки гитарой по голове? Молодой преступник (18 лет) в порыве ярости убил юную жену с ребенком, что не лезет ни в какие ворота. Он пытался загладить свою вину бесплатной работой на благо обществу — двенадцать деяний с чисткой конюшни у молодого короля Авгия (пятая работа) ничего не прибавляет к отвратительному поведению грека. Он женился еще раз, но жену бросил и покончил самосожжением на горе Хета. Взлетев на Олимп, он опять женился на красавице божественного происхождения и никогда не вернулся на землю.

Академист Соханевич — пасынок питерской культуры. Его пятилетняя общага не совпадала с тусовками подпольного авангарда — Гаврильчик, Голявкин, Михнов, Арефьев, а в «приличные дома» его не пускали — Иогансон, Ветрогонский, потому что там подавались фамильный фарфор и серебро, а Сах не владел этими инструментами, загребая пищу горстью, как и его дикий предшественник Геракл.

Кровь древних греков звала его на подвиги.

Но где бесстрашные аргонавты?

Я бывал в Ленинграде. В этом забытом Богом городе на воде, смехотворно хранившем имперский вид, по крысиным углам ютились великие артисты, не зная о существовании друг друга. На улице Рубинштейна, где я был в феврале 1963-го, в одном доме творили Евгений Михнов-Войтенко и Сергей Довлатов и никогда не встречались. Иностранной кормушки в Питере не заводилось. Местные эстеты вроде Льва Борисовича Каценельсона или Вали Новожилова не имели средств скупать картинки подпольных гениев, а иностранец туда заглядывал за дешевой водкой. С большими трудностями питерские новаторы — Рухин, Шемякин, Леонов — пристроились к базару московского «дипарта». В полярном Питере пили по углам, творили на вечность и под кровать.

Город призраков и нечистой силы Сах определил по-своему — «никаких перспектив!».

«Я хотел быть самым сильным, самым ловким благородным рыцарем — здесь значительное расхождение с программой бесшабашного Геракла, угробившего законную супругу! — и неустрашимым путешественником, личностью с железной волей, которую сама смерть не в силах остановить» (Мемуары. 1970. «Посев»).

С такой программой, превосходящей в благородстве самого Геракла, человеку нечего делать в советском искусстве.

Какой нечистый его попутал?

В Питере нашелся один аргонавт, студент театрального факультета Генка Гаврилов.

В августе 1967 года, спустив с рейсового парохода «Ялта — Сухуми» надувную лодку, скорее похожую на подушку, чем на плавучее морское судно, два аргонавта отчалили в открытое море, не за Золотым руном в Колхиду, где есть отделение милиции, а подальше от него. Семь дней их надувная «Арго», как черепаха, гребла к турецким берегам. Триста километров морской, соленой воды, палящий зной днем и холод ночью.

«Мы и лодка — кажется, ничего больше нет в мире. Наш мир — круг зеленой воды, накрытый куполом неба, солнце, звезды, неуемный шум волн»

Лишь на восьмой день советские аргонавты увидели землю и людей.

Что такое аргонавт для американского капитала?

Иностранец черноморского заплыва с подозрительным прошлым!

Коммунизм, колхоз, ботинки Никиты Хрущева.

Комсомолец со стальной мускулатурой. Америка предпочитает своих плюгавых и горбатых, а не мускулистых иностранцев.

Шестидесятые годы выбросили из своего чрева, как лягушка головастиков, множество эстетических «измов», совершенно невозможных в колхозной России.

Например, «концептуализм»!

Советский беженец Сах, «балдея от мании величия», как заметил историограф русского авангарда Константин Кузьминский, стал американским гражданином, но не американским художником. Большая Америка оказалась узкой для его размаха. Американское общественное сознание, несмотря на примеры отчаянных одиночек, оставалось глубоко реакционным и отсталым. Сах, используя древние рычаги Архимеда, укрощал железо, из железнодорожных рельс завязывая английские галстуки. Попутно он раскрашивал чрезвычайно экономные геометрические композиции, оценить которые по достоинству никто не решался, а мнение просвещенных и завистливых коллег, как известно, в расчет не бралось. Сах превзошел всех нью-йоркских новаторов, но зарабатывать на денежных кладбищенских бюстах он считал ниже своего достоинства. В начале 70-х, при первой встрече с нью-йоркскими заправилами он сразу их забраковал как существа, недостойные внимания. Полгода он заколачивал деньги благородным трудом сварщика, а полгода бродяжничал по миру, отдавая предпочтение европейскому ландшафту. Из бесцельных походов по материкам и архипелагам нашей несчастной планеты Сах привозил поэмы, слог которых напоминал самого Гомера.

Моя первая встреча с героем Черного моря вышла очень славной посиделкой в сквате «Артклошинтерн» в 1983 году. Он там разбил свой кочевой шатер, осваивая соседние страны — Грецию, Италию, Испанию, Германию. Эти цивилизованные страны он изучал очень тщательно, и самым извилистым маршрутом допотопных пещер и долменов, пользуясь быстроходным велосипедом в передвижении.