Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Вот эротический бред Комбаса, а вот гномы Ди Розы, сбежавшие из мультфильмов Диснея, а вот черные головастики Буарона, а вот трупоед Виллерса, ну весь парад парижского «трансавангарда».

Жидковато, сплошная муть, а не живопись.

Плохо рисуют электрики из Марселя!

Корявые звезды Запада!

Повторяю: я буду придирчив к Западу.

«Кого люблю, тех обличаю и наказываю», — как говорил Иоанн Богослов в «Откровении» (3, 17).

Ладно, мы «жрем ваш хлеб», но где же кузница мировых шедевров? Их нет!

Чтобы не морочить читателю голову искусствоведческой лабудой, рисование молодых французов можно сравнить с сатирическим журналом «Крокодил» эпохи «холодной войны». Если его увеличить до двух-трех метров и замазать небрежно краской, то получится новый «изм» 80-х годов под названием «трансавангард».

Посреди комнаты стояла кучка художников в помятых, навыпуск рубашках, стриженных под бокс, громко споривших о последнем футбольном матче. Они говорили на непонятном южном жаргоне. Пылкие болельщики футбольной команды Марселя «Олимпик-Марсей» готовы были кинуться в драку, если заикнешься в пользу парижского клуба «Пари — Сен-Жермен». Банда не скрывала своего южного шовинизма, брезгливо отзываясь о столичных мудаках — «иль сон тус кон!» — попутно задевая иностранцев, якобы наводнивших Францию. Нас компьютерщик представил стриженому парню с бокалом шампанского в руках, с открытым лицом, художнику Реми Бланшару.

— Ну, как там у вас? — начал он, улыбаясь.

Я сразу смекнул, что речь идет не о ГУЛАГе, а о футболе. Его познания о составе киевского «Динамо» и московского «Спартака» оказались гораздо шире наших. Я прекратил играть в футбол в пятнадцать лет, Игора, очевидно, болел за свой ленинградский «Зенит», но за десять лет чужбины и невзгод забыл о его существовании. Он пытался перевести разговор на бегство с корабля, а наш собеседник разинул рот и смотрел на него не как на героя, прыгнувшего на свободу, а как на последнего мазохиста. Реми скис, потерял интерес к нам и улизнул к своим. Так не солоно хлебавши мы выстояли полчаса, глядя из окна на бушующий бульвар, и, как пробки, выскочили на парижский тротуар. Со стороны наше появление в обществе «ящуров» выглядело картинкой из «Крокодила». Старый дурак в вельветовом пиджаке и молодой Игора в клетчатых штанах, смущенно крутивший остатки рыжих буклей на затылке.

В строжайшем секрете «Бо Лезар» приготовил выставку для Лувра. Туда нас уже не позвали. Никто не дал дельного совета. Нас аккуратно отмели в сторонку, или, как справедливо говорит Рабин, «тебя стремятся оставить на обочине», и «какие-то носы решают в искусстве, что хорошо и что плохо».

Вот тебе и веселый Монпарнас! Вот тебе и город-космополит!

Где же Пикассо, Шагал, Кандинский?

Русские цари, посылая учиться искусству в Европу под строгим надзором «политруков», все произведения своих питомцев считали принадлежностью России, царства! Все рекорды пребывания за границей побил пенсионер Александр Андреевич Иванов. Он двадцать пять лет тянул с возвращением в ледяную столицу на Неве. Стал ли он европейским художником?

Нет, конечно! Все работы, сделанные в Италии, принадлежали России.

В первые годы советской власти художников выпускали за границу, но многие стали невозвращенцами, и баловство прекратили. С 1914 года — начало мировой войны, прикрывшей границы, — Россия не знала традиционной закупки культурных ценностей на Западе.

Долой устаревшие чудачества царей, дворян и купцов, бросавших валюту на буржуазную культуру, к черту дурацкие покупки и благотворительность богачей!

Образовался не формальный — догнать и перегнать! — а глубинный разрыв по всем параметрам культуры. Полная и необратимая нестыковка двух разных моделей человеческой цивилизации.

Критикуя Запад и демократию — «тебя стремятся оставить на обочине», — Рабин выражает исторически наболевшее у всех русских людей — за какие грехи обочина?

Разве наша вина, что мы родились в Лианозово, а не в Тулузе?

«Время, проведенное в эмиграции, кажется мне просто потерянным».

Потерялся не только Рабин, а лучшие бойцы за свободу творчества: В. Я. Ситников, Неизвестный, Лев Нуссберг, Александр Леонов, Алексей Хвостенко. Оказались не нужны ни капиталу, ни подчиненным ему «музейным носам».

Для меня остается загадкой, почему артисты русского авангарда 20-х годов — Филонов, Малевич, Татлин, Древин — считали свое буржуазное искусство по существу пролетарским?

Настоящий, кремлевский пролетариат очень быстро раскусил, что футуристы их водят за нос, пытаясь выгрести Госбанк на свои дурацкие забавы. Их упразднили по-военному. Указом. Операцией по ликвидации футуризма руководили герои Гражданской войны, бывшие шахтеры Донбасса.

Более 50 лет мы не знали о существовании Ван Гога, Пикассо и Поллока. Шаблоном художественного производства у нас был доходчивый метод семейного ремесла, представленного кучкой потомственных академистов. Славный и православный народ не нуждался в плюрализме сумасшедших маргиналов и недоучек. Музеи никто не строил, о коммерческих галереях мы не слышали.

В газете «Сегодня» появилась заметка, обойти которую невозможно:

«У нас нет денег для латания дыр в крыше Третьяковки, из которых льется вода в экспозиционные залы, а в Русском музее сыплется штукатурка на картины Врубеля!»

Строили пушки, ракеты, блиндажи. Какие там, к черту, музеи и крыши! Что построил купец П. М. Третьяков в 1870 году, то и стоит на всю Москву, на всю Россию. Прохудилась крыша, в залах лужи? — Подумаешь! Ну и что? Зато есть Святая Русь и — «у нас в Лианозово!».

Демократия растет на глазах. «Перестройка» шагает по планете, но что может предложить Россия, кроме кучки советского мусора?

Вот и везут на Запад областной фольклор — «шарм слав» Ивана Лубенникова, «гербы советских республик» Эрика Булатова, «коммунальный мусор» Ильи Кабакова.

Культурные люди говорят о «духовном прогрессе», «многообразии духовной жизни», «духовности культуры». Значительный пласт творцов связывает свое творчество с религией, верой в потусторонний мир, но духовный барак стоит и крыша протекает.

Патриоты барака ищут виновников на стороне — в данном случае в демократии, она все стерпит. Камни барачной выделки — «а у нас в Лианозово» — летят в адрес «музеев», «партий» и «носов». Они все вынесут и не дрогнут, как дрогнул Моссовет в 1974 году, под дождем, на пустыре.

Гений — невидимка! Он неопознаваем. Опознанный гений сразу попадает в тюрьму, как особо опасный преступник. Это отлично знали марксисты советской России, где гений всегда сидел в сумасшедшем доме. С некоторых пор буржуазный Запад пытается играть на территории гения, но дело всегда кончается жалким подражанием, копировкой и внешним декором. Знаменитые стилисты банкирам предлагают дорогие джинсы с дырками на заднице, рваные кеды и недельную щетину на подбородке, однако счет в банке остается не декоративным, а подлинным, в то время как у гения его нет.